Максим Макарычев - Валерий Харламов

О том, что ее единственный сын погиб, всё еще не знала мама хоккеиста. Бегоня в тот момент как раз возвращалась из Испании на поезде. (Как говорит Татьяна Харламова, ее мама терпеть не могла самолеты.) Машинист состава, получив известие о гибели хоккеиста и предупрежденный о том, что в поезде едет мать Харламова, отключил радио. У Бегони было слабое сердце, и надо было сделать так, чтобы она не узнала о смерти сына раньше того, как скорбную весть донесут до нее родные. Хотя о гибели Харламова к тому времени знал уже весь мир.

Приехав на вокзал, Бегоня увидела много друзей и близких сына. Неожиданно много для ее встречи. На вокзал приехал даже Амиран Ильич, директор знаменитого ресторана в Тарасовке, где любил ужинать Валерий Харламов после игр. Но на перроне почему-то не было ее мужа. И не было Валеры, который неизменно встречал ее из любых поездок, когда был в Москве. (Его отпускали по такому случаю и Тарасов, и Локтев, знавшие, что мама — это святое. Однажды не отпустил Тихонов, и Валерий даже ушел в «самоволку».) А тут сына не было… Наверное, улетел в Канаду, подумала мама. «Что такое, почему вас здесь так много?» — занервничала Бегоня. Георгий Хитаров отвел глаза в сторону и ответил что-то по поводу приза лучшему игроку, который Валерий получил в Италии. Дескать, народ пришел приветствовать маму выдающегося хоккеиста. Но материнское сердце уже почувствовало неладное. Тем более что друзья хоккеиста попросили «скорую» сопроводить встречающих от вокзала до дома. Врачи во главе с армейским доктором Силиным караулили неподалеку.

Когда Бегоня приехала домой, то спросила у мужа, почему он такой подавленный. Борис Сергеевич ответил, что у него болит спина, радикулит, вспоминал Георгий Хитаров. В этот момент Татьяна Харламова ушла в ванную и начала рыдать. Бегоня моментально всё поняла: «Что с моим сыном?» Тогда ей сказали правду: Валера разбился насмерть, возвращаясь с дачи тещи. Матери стало плохо с сердцем, появились врачи. Бегоня присела на стул. Ей сразу сделали укол успокоительного.

«Не может быть. Валера знал эту дорогу от и до, как свои пять пальцев. Мой сын знал там все ямки и кочки. Его убили. Его кто-то убил», — тяжело выдохнула мама хоккеиста, еще не зная, что за рулем в тот роковой час находился не ее сын, а невестка. Чуть позже она вспомнит о «мистическом» подарке на свадьбу в виде статуи-постамента, о котором она говорила Туманову. О том, что Харламов постоянно говорил: «Тлидцать тли». Вот и «нагадал», получается. Ушел в 33 года…

Вспомнят еще об одном «гадании». Ирина Смирнова, которая тогда училась в школе, однажды поехала с подругами на пикник. По дороге к ней неожиданно подошла цыганка и предложила ей погадать. Девушка согласилась. Цыганка сказала ей, что она выйдет замуж за известного человека. «Ты будешь жить счастливо, но проживешь мало, всего двадцать пять лет», — сказала гадалка на прощание. Ирина все время помнила о предсказании цыганки. Когда праздновали ее 25-летие, она встала из-за стола и сказала: «Вот видите, мне нагадали 25 лет, а я жива». Через несколько месяцев она погибнет.91

«Валерка часто произносил фразы, которые словно вертелись вокруг числа 30. Как те самые тридцать три. Однажды нас Тарасов собрал и сказал, что завтра предстоит тяжелая утренняя тренировка. А у нас в тот день вечером было мероприятие, день рождения чей-то в ресторане договорились отметить. Мы, понятно, тарасовскому решению не обрадовались. Валера улыбнулся и сказал: “Да ладно, чего грустить. Всё в порядке. Доживем до тридцати, а там будь, что будет”. Произнес это со вздохом. Словно отмерил эти тридцать лет, как какой-то рубеж. Я потом много раз вспоминал после трагедии эти слова. Словно он знал что-то. Словно хотел от жизни взять всё. И хоккей, и всё остальное. Испанский весь был. И в игре. И в жизни. Не знаю, как лучше это объяснить», — признавался в беседе Владимир Лутченко.

О смерти своего товарища Александр Гусев узнал в тот же день, приехав в Москву из Ленинграда, где учился на дневном отделении Ленинградского военного института физической культуры. «После ЦСКА меня туда отправили, и там я шесть лет в форме ходил. Надо было служить. И я здесь уже догуливал отпуск. Еду с дачи на машине в Москву, заехал на станцию техобслуживания, у нас в Пушкине была. И гаишники говорят: “Ты знаешь, что Валерка разбился”. Я поехал сразу в ЦСКА. Володька Лутченко стоит и говорит: “Уже заказали гроб, 30-го или 31-го похороны”. Это был шок», — вспоминал Александр Гусев.

Проститься с народным любимцем пришли тысячи и тысячи людей. Как годом ранее. На смерть Высоцкого. Прощание с Харламовым продлили на два часа после того, как организаторы увидели, какая огромная очередь людей тянется в Ледовый дворец ЦСКА. Люди лезли через забор. Очередь тянулась прямо от станции метро «Аэропорт». Офицеры, генералы с золотыми звездами героев Советского Союза, артисты, спортсмены, женщины, взрослые и дети в глубокой скорби проходили мимо гробов. Седая старушка, убитая горем, встав на колени, положила скромный букетик к ногам безутешной матери Валерия Харламова. На Бегоню было больно смотреть. Ей постоянно кололи успокоительное. Свое соболезнование выразил ей испанский посол: склонился над ней, что-то говорил, потом, как и та старушка, встал на колени. Телеграмму соболезнования Харламовым направил большой друг нашей страны, бывший посол в СССР и президент Международного олимпийского комитета Хуан Антонио Самаранч. «Когда великий Эдуард Стрельцов стоял на похоронах, как мне потом говорил писатель Анатолий Нилин, он сказал такую фразу: “Вот ушел бы я в ЦСКА или ‘Динамо’, глядишь, и в тюрьму не попал бы. — А потом выдержал паузу и добавил: — А разница в чем? Вот Валерка всю жизнь в ЦСКА играл, а раньше меня ушел”. Такая была его философская фраза, что не знаешь, где найдешь, где потеряешь», — вспоминал Григорий Твалтвадзе.

Народу всё прибывало. Сплелось всё воедино, слились потоки слез, переливаясь в огромное, да простит меня читатель, «море горя». И сама эта нелепая гибель в расцвете сил, и то, что ушел любимый Валера, Валерочка так рано и так несправедливо… Действительно, народный любимец, которому бы жить да радовать людей своим искрометным даром.

«На территории армейского Дворца спорта всё битком было заполонено людьми, многие из них плакали. Мы, армейцы, были в военной форме. Это было невыносимое чувство. Михайлов, Петров, Лутченко несли гроб Валеры. Я нес венок. Больнее всего было смотреть на его маму. Это был шок. Боль потери чувствовалась годы. Мы об этом много говорили. Если бы он поехал в Канаду, тогда бы мог остаться жить. Но это судьба. Я не из тех, кто эту тему поддерживает. Харламов — это человек уникальный. И потеря его была очень тяжелой», — вспоминал Сергей Гимаев.