Федор Раззаков - Нежность

Он так органично вписался в мою жизнь, что порой казалось, будто мы из одной деревни, – понимали друг друга с полуслова. Когда он заходил в мой дом, становилось светлее. Хотелось готовить ему вкусную еду, холить, лелеять. Мы часто совершали бесшабашные поступки, например шли гулять по улицам в три часа ночи. Запросто!

Как-то были вместе на гастролях у моря. Зная мою романтичную натуру, он даже хотел специально заказать для прогулки яхту с алыми парусами. И я поверила, что любовь на самом деле существует. Вскоре он сделал мне предложение. И я уже почти согласилась, но случилась банальная история: он изменил! Правда, потом он пытался объяснить, что та женщина ничего для него не значит. Но я не смогла простить. Сегодня, наверное, так бы не поступила… Несмотря на то что у нас с ним так ничего и не сложилось, моя собственная семья развалилась. Но виню я в этом только себя…»

Помимо эстрады, Сенчина снималась тогда в кино. Правда, не так часто, как хотели бы ее поклонники. А однажды те же поклонники сильно рассердилась на певицу за одну из ее киноролей. Речь идет о фильме Владимира Вайнштока «Вооружен и очень опасен» (1976). Людмила сыграла певичку в салуне и удостоилась от своих поклонников обвинений… в разврате. А крамольным оказался один-единственный эпизод, где певица сыграла в постельной сцене с обнаженной грудью. Сама она вспоминает об этом так: «Моим партнером был Леонид Сергеевич Броневой. А он как раз только что женился. И тут – постельная сцена.

Броневой весь красными пятнами покрылся, спрашивает режиссера: «Ну как мне ее? Так?» От волнения вцепился мне в плечо, сорвал эту несчастную бретельку. Потом долго сидели, кумекали на худсоветах: оставить или нет… Оставили.

И тут пошли письма в Ленконцерт: «Как же так! В то время как в Гондурасе дети голодают, Сенчина соблазняет наших мужей и сыновей! Мы ей так верили!» И я поняла, что поступила опрометчиво. Потому что для людей я – Золушка».

В 1980 году судьба свела Сенчину с человеком, которому суждено было стать ее вторым официальным мужем. Это был руководитель вокально-инструментальной группы «Цветы» Стас Намин. (Настоящее имя – Анастас Микоян.) Он родился в знаменитой семье – его отец Алексей Микоян был сыном члена Политбюро Анастаса Микояна. Свое имя Намин получил в честь деда, однако в дальнейшем, чтобы прекратить всякие разговоры о своем происхождении, решил его поменять и стал Стасом Наминым (Нами – имя его мамы).

До встречи с Сенчиной Намин уже был один раз женат, в этом браке у него родилась дочь Маша. Однако в конце 70-х брак распался. В 1980 году, на концерте в честь Александры Пахмутовой, который состоялся в Москве во время Олимпийских игр, судьба свела Намина с Сенчиной. Они столкнулись около гримерки, разговорились. Стас предложил после концерта покататься на машине. Сенчина согласилась. В итоге они проездили до утра. Вспоминает Л. Сенчина: «Стас сразу стал близким человеком. Оказалось, что с ним легко и хорошо, хотя это и нельзя было назвать внезапно вспыхнувшим чувством. Все выглядело очень красиво, искренне и по-настоящему… Прежде чем пожениться, мы долго встречались…

Стас – потомственный интеллигент, эрудированный, острый на язык. Он приобщил меня к литературе, классической музыке. Благодаря ему я поняла, что, оказывается, многого в жизни не знаю. На время я даже оставила сцену – наступил период сомнений, поиска себя.

Мы могли проговорить на кухне до 8 утра, как две подружки. Вели здоровый образ жизни: без сигарет, без алкоголя, без мяса. Стас очень прислушивался к моему мнению, я, в свою очередь, тоже во всем с ним советовалась…»

После замужества Сенчиной пришлось жить на два дома: сын Вячеслав с ее матерью оставались в Питере, а дом Стаса находился в Москве. В 1983 году Сенчину вынудили покинуть Ленконцерт. Почему-то это совпало с уходом с поста первого секретаря обкома Г. Романова (его перевели в Москву). Певица вспоминает: «Мне тогда так и сказали: «Твое время кончилось». Меня просто выжили из Ленинграда. Кто там в меня из «шишек» еще был влюблен, не знаю. Может, я прошла мимо кого-то и не поздоровалась? А директор Ленконцерта был трусом, и мне перестали давать аппаратуру, не делали афиш, не шили костюмы. Ленконцерт не платил моей костюмерше, моему звукорежиссеру, музыкантам, не повышал ставку мне. И тогда Стас Намин пригласил меня в Магаданскую филармонию. Конечно, мы никуда не уезжали, просто перекинули туда трудовые книжки и работали уже от них».

Какое-то время Намин управлял карьерой жены, крепко держа в своих руках весь ее творческий процесс: составлял репертуар, организовывал гастроли, набирал музыкантов. Но в середине 80-х его практичность стала раздражать Сенчину, и она взбунтовалась: создала свой ансамбль. На место музыкального руководителя пригласила Игоря Талькова – никому тогда не известного певца, выступавшего в дешевых кабаках. Очень скоро Игорь влюбился в нее.

Люди, которые наблюдали за отношениями Сенчиной и Талькова, были уверены, что у них роман. Но, по словам певицы, ничего между ними не было. Они действительно проводили вместе много времени (даже занимались зарядкой по утрам и купались в море по ночам), но отношения у них были как у брата с сестрой. Во всяком случае, со стороны Сенчиной. А вот Тальков ее действительно любил, но, увы, безответно. Завершились их отношения неожиданно, причем по вине Талькова, надумавшего делать сольную карьеру. Игорь ушел из ансамбля Сенчиной, хотя она буквально умоляла его остаться. Даже сама стала исполнять некоторые его песни. Потом пожаловалась мужу, но и тот не сумел вразумить Талькова. Когда они встретились втроем дома у Сенчиной, Стас спросил Игоря: «Почему ты уходишь?» Тот ответил: «Я люблю Люду». – «Ну и что? Я тоже ее люблю, – сказал Стас. – Давай запишем диск, и проси что хочешь – все исполню».

Но уговорить Талькова так и не удалось. Судя по всему, он просто хотел доказать женщине, которую очень любил, что он и сам по себе величина. И доказал. Правда, в итоге заплатил за это жизнью.

Между тем брак Сенчиной и Намина на рубеже 90-х распался. Л. Сенчина рассказывает: «Стас оказался очень ревнивым человеком – и по-человечески, и творчески. Он отлучил от меня очень многих людей. Только он решал, с кем мне общаться, а с кем – нет. Я, например, приглашаю к себе в дом композитора, а Стас недоволен. «На фиг тебе, – говорит, – ездить на гастроли? Тебе что, деньги нужны?» На этой почве мы постоянно ссорились. Он мне часто повторял: «Я не хочу, чтобы моя жена пела музыкальный хлам. Настоящей певицы достоин репертуар, подобный репертуарам Барбры Стрейзанд и Уитни Хьюстон». Возможно, он и был искренен. Но в этом своем рвении зашел слишком далеко…

Кроме этого, я думаю, наш брак распался еще и потому, что я не захотела переехать в Москву. Я то на гастролях месяц, то в Ленинграде месяц, а мужчина живет один, ему же хочется тепла. Никто из нас никому не изменял, никто не заводил никаких романов на стороне. Просто спустя какое-то время мы, встречаясь, стали понимать, что уже не о чем, собственно, говорить. Потому что у него были уже свои интересы, у меня – свои. У нас не было общего дома. А Стас – человек, который всю жизнь мечтал о большом красивом доме, чтобы рядом с домом росло огромное дерево, в тени которого стоял бы огромный стол. И чтобы за этим столом сидел бы он со всей своей родней, со всеми друзьями, а вокруг бегало бы штук пятнадцать детей…