Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл
Перераспределение ролей, возможно, было частично вызвано все более возрастающими демократическими идеями Нижинского.
Со времени репетиций «Тиля» в Нью-Йорке (а темой этого балета было восстание неимущих) два члена труппы («толстовцы» — новичок Дмитрий Костровский и Николай Зверев) привлекли внимание Нижинского. Поляк Костровский особенно привязался к Нижинскому; он также неустанно излагал свои взгляды членам труппы. К большому неудовольствию Ромолы, эти два танцора приходили в купе Вацлава во время гастрольных переездов и проповедовали философию Толстого. Вместо сорочки и галстука Нижинский начал носить крестьянскую косоворотку. Ромола «предпочла бы его общение с Больмом или с другими выпускниками Императорской школы, чем с этими мужиками, — не из-за их происхождения, а из-за инстинктивного недоверия к ним». Безотносительно причины, новое распределение ролей могло бы сорваться. Нижинский отдал свою роль в «Шехеразаде» Звереву, а затем по причине болезни исполнителя роли Главного евнуха без анонсирования взял ее на себя. Ромола была поражена «выдающейся пластикой Старого евнуха (Чекетти находился в Италии. — Р. Б.). Я была так заинтригована, что пошла за кулисы и обнаружила, что незнакомым артистом… оказался Вацлав». Когда труппа прибыла в Денвер после остановки в Омахе, имели место некоторые разногласия, а часть труппы даже забастовала. Зверев иногда танцевал в «Призраке розы» под именем Нижинского, как и Гаврилов во время его отлучки в Вашингтон.
Из Денвера маршрут пролег через снежные равнины в Солт-Лейк-Сити, а затем ранним утром Сочельника танцоры отправились в Лос-Анджелес на поезде с двумя дополнительными пассажирскими вагонами — персональным вагоном для Нижинского, предоставленным железнодорожной компанией, и багажным, оформленным для встречи Рождества, где был устроен танцевальный вечер под музыку оркестра «Метрополитен». В купе Нижинского была установлена елка, с которой все члены труппы получили подарки. Оставив позади снега и любуясь показавшимися апельсиновыми деревьями, труппа прибыла в Лос-Анджелес. Нижинские сняли квартиру вместе с концертмейстером Фредом Фрадкиным и его женой. Гастроли в Лос-Анджелесе продлились с 27 декабря до нового, 1917 года. Нижинский побывал в Голливуде, где в это время Чаплин работал над «Лечением»*[358]. Чаплин описал Нижинского как «серьезного, привлекательного человека с высокими скулами и грустными глазами, производившего впечатление монаха, облаченного в светскую одежду». Несколько дней Нижинский наблюдал за съемками фильма и ни разу не улыбнулся, хотя сказал Чаплину, что восхищается им и хотел бы приехать снова. Чаплина так расстроило равнодушное отношение Вацлава к его трюкам, что он приказал операторам прекратить съемки. Посмотрев балет с участием Нижинского, Чаплин был очарован его танцем. «Я встречался в жизни с несколькими гениями, один из них — Нижинский. Он был божественно завораживающим, его мрачность таила настроения других миров; каждый жест выражал поэзию, каждый прыжок был полетом в неведомую мечту». Чаплин пришел к Вацлаву в его гримерную, когда тот гримировался для «Послеполуденного отдыха фавна»*[359], и их запинающаяся беседа, казалось, не вела никуда.
Балет Дягилева прибыл в Сан-Франциско 31 декабря, и на новогоднем вечере в отеле Барокки, имевший репутацию ясновидца, гадал каждому по руке. Он предсказал Ромоле долгую жизнь и хорошее здоровье, но некую разлуку с Вацлавом через пять лет. Посмотрев на руку Нижинского, Барокки был явно потрясен. Вацлав поинтересовался, не умрет ли он, и Барокки ответил: «Нет, нет, конечно нет, но… это хуже… хуже».
Сезон в Сан-Франциско продлился две недели, и вторую неделю Вацлав и Ромола жили в отеле близ Окленда. Нижинский посетил Университет Беркли, а также впервые летал на аэроплане.
Толстовцы теперь постоянно присутствовали в жизни Нижинских: они вели с Вацлавом длительные разговоры по-русски, которые Ромола не понимала, и сопротивлялись всем попыткам заставить их уйти. В обществе Костровского и Зверева, писала Ромола, Нижинский «реагировал подобно чувствительному растению и замыкался в себе. Он стал молчаливым, задумчивым, почти подавленным…» Костровский убедил Вацлава стать вегетарианцем, как и он сам, Ромола была уверена, что это истощило бы его физические силы, необходимые для танцев.
В январе Русский балет гастролировал на Западе: Портленд — Ванкувер — Сиэтл — Такома — Спокан — Сан-Паулу — Миннеаполис — Милуоки. Теперь Ромола почти не виделась с Нижинским, который становился слабым и раздражительным и которого толстовцы уговаривали оставить балет и работать на земле. Ромола сказала Вацлаву, что, несмотря на свою преданность ему, она не одобряет его мысль оставить балет ради крестьянского хозяйствования. Дело дошло до того, что, когда они в конце января приехали в Чикаго, она приняла решение вернуться в Нью-Йорк к Кире. Так как турне продолжалось (Индианаполис — Сент-Луис — Мемфис — Бирмингем — Нноксвилл — Нашвилл — Луисвилл — Цинциннати — Дейтон — Детройт — Толидо — Гранд-Рапидс — Чикаго (снова), они общались посредством телеграмм и телефонных звонков. В феврале Нижинский позвонил Ромоле из Кливленда и сообщил, что Дягилев телеграммой приглашает его присоединиться к труппе в Испании, а затем отправиться в турне по Южной Америке. Она посоветовала ему, прежде чем принимать решение, проконсультироваться со своим нью-йоркским адвокатом.
Следующие выступления труппы прошли в Питтсбурге и в Сиракьюс, а последнее представление Русского балета Дягилева в Соединенных Штатах состоялось в Харманус-Бликер-Холл в Олбани, штат Нью-Йорк, 24 февраля 1917 года. Программу составили «Клеопатра», «Зачарованная принцесса» и «Шехеразада»*[360].
Вацлав воссоединился с Ромолой: к ее облегчению, он снова стал носить свои кольца и шелковые сорочки и покончил с вегетарианством. Артисты труппы — за некоторым исключением (Больм остался в Америке навсегда) — на разных кораблях отплыли в Европу. По условиям освобождения из плена Нижинский мог танцевать только в нейтральной стране, а Соединенные Штаты Америки собирались вступить в войну. Русскому балету предстояло дать серию выступлений в Италии, которая была воюющей страной, поэтому он не мог танцевать там; но следующий ангажемент был в нейтральной Испании, где он и намеревался присоединиться к труппе.
Он подарил Ромоле множество драгоценностей и мехов. Из страха погибнуть в море от торпеды они оба составили завещания. Однажды вечером, ужиная в компании с Коттене, Вацлав положил под салфетку Ромолы чек на все деньги, заработанные им в Америке. Вскоре они отплыли в Кадис.
Основную часть труппы, прибывшую в Кадис в начале апреля, встретил Григорьев. Они отправились в Рим, где Дягилев и остальные танцоры ожидали начала репетиций к сезону, открывающемуся в театре «Костанци» 9 апреля.
