Иосиф Прут - Неподдающиеся

Я отправился по адресу, который запечатлел в своей памяти, быстро нашел дом, поднялся на второй этаж и вошел в помещение редакции.

Первой особой, с которой я встретился, была секретарша. Я сказал, что приехал из Цюриха с письмом от товарища Балабановой. Она протянула руку, чтобы взять письмо. Но я возразил:

��Нет! Только лично главному редактору.

Женщина открыла дверь в соседнюю комнату:

��Пожалуйста, пройдите.

Там за столом сидел и работал человек. Он поднял на меня глаза. Что бы вам сказать?.. Такие два черных глаза! Высокий лоб. Много лет спустя я понял: он был похож на советского грузинского актера Акакия Хораву.

Я объяснил редактору цель своего приезда. Передал письмо. Он открыл его, прочитал. Подошел, пожал мою руку и поцеловал в лоб:

��Спасибо тебе, товарищ, от имени революции!

Я уехал обратно в Бергамо�

Почти без преувеличения: лоб я не мыл, наверное, год! Руку, сколько можно было: что-нибудь около месяца� Все время чувствуя запечатленный на моем челе поцелуй и это рукопожатие великого революционера.

Потом были: французский фронт, Русский Экспедиционный корпус, Первая Конная, Средняя Азия, восстановительный период. Наконец, я � журналист в Москве.

Присутствующих рассказ очаровал. Я был �в посыле�, говорил с волнением� Изображал действующих лиц, как мог, чтобы придать еще большую красоту и убедительность своему рассказу. Все отреагировали очень живо. Усмехнулся только Анатолий Васильевич. Он снял пенсне и сказал:

��М-м-да� Этот рассказ безусловно напечатают. Думаю, напечатает Воронский, с большим удовольствием. Но, конечно, не меньшее удовольствие получит от прочитанного Феликс Эдмундович Дзержинский.

Я немножко смутился. Ничего не понял и спросил:

��Анатолий Васильевич, не понимаю, при чем здесь председатель ВЧК?

Он ответил:

��А вы знаете, милый Оня, как имя и фамилия человека, �великого революционера�, отпечаток губ которого вы так тщательно хранили, как вы изволили выразиться, �на своем челе�?

Я сказал:

��Нет. Не знаю.

��Так я вам скажу: это был Бенито Муссолини.

Самое интересное, что в течение тридцати или сорока лет, даже, точнее, пятидесяти я молчал и боялся об этом рассказывать. Как-то с моей женой Леночкой мы сидели у моего друга Фредерика Сиордэ на берегу того же самого Женевского озера. В местечке Кларан, то есть там, где проходила моя молодость и где жил он � мой дорогой школьный товарищ. И я поведал ему эту историю.