Николай Морозов - Повести моей жизни. Том 2

Эти «троглодиты» и превратились затем в общество «Земля и воля», так как немедленно после моего вступления они предоставили свою типографию для журнала «Земля и воля», редакторами которого были вначале Кравчинский, я и мой старый товарищ по Большому обществу пропагандистов, Клеменц, хотя он и не состоял в то время членом кружка «троглодитов». 

Но Кравчинский этой осенью поразил кинжалом шефа жандармов, после того как тот настоял на исполнении смертного приговора над Ковальским. Ему нельзя было жить в Петербурге, и он был отправлен нами за границу сейчас же по выходе № 1 «Земли и воли». Через четыре месяца был арестован Клеменц, и к февралю 1879 года из первоначальных редакторов «Земли и воли» остался один я. В соредакторы мне были последовательно назначены обществом Плеханов и Тихомиров, но все мы оказались в то время имеющими очень мало общего между собою и по теоретическим воззрениям, и по вопросу о средствах, какие мы считали пригодными для освобождения своей родины. 

Я всей душой стремился к борьбе с самодержавием и монархизмом вообще и наилучшим средством для этого считал способ Вильгельма Телля и Шарлотты Корде. Я только хотел обобщить этот способ в своеобразную систему «неопартизанства», имеющего исключительною целью обеспечить всем свободу слова, печати и общественных партий. Всякое другое средство борьбы представлялось мне безнадежным среди окружавшего нас произвола и насилия и всякая другая цель нецелесообразной, так как уже в то время я пришел к убеждению в психической неподготовленности полуграмотных масс современного мне поколения к социалистическому строю, требующему от населения высшей психики, чем существующая теперь, и надеялся только на интеллигентскую, а не на демократическую республику. В этом отношении я более всего сходился тогда с представителем киевской группы «Земли и воли» Валерианом Осинским. Плеханов, наоборот, видел в то время все спасение в проповеди социалистических идей и в тайной агитации среди крестьянского населения и рабочих. Тихомиров же стоял посередине между нами, говоря, что и то и другое одинаково важно, и наконец написал статью в защиту крестьянского террора, т. е. избиения крестьянами мелких властей, чего не признавали полезным ни я, ни Плеханов. 

Все это вызывало ряд постоянных столкновений в редакции «Земли и воли». Чтобы несколько уладить дело, мне было предоставлено обществом, по настояниям самого энергичного из его деятелей, Александра Михайлова, издавать свой собственный орган под названием «Листок "Земли и воли"». В нем я мог свободно излагать свои взгляды, а в «Земле и воле», редактором которой я по-прежнему оставался, я должен был писать лишь статьи, не имеющие отношения к новому способу борьбы. Но это, конечно, нисколько не помогло уладить дело, а только ставило меня в привилегированное положение среди остальных соредакторов. 

Разногласия у нас были неизбежны. 

Сама жизнь фатально вела наш кружок к переходу на новую дорогу, проповедником которой в печати оказался в то время я. Тайная пропаганда новых общественных идеалов в широких размерах в периоды жестоких политических гонений, какие совершались в конце 70-х годов, была сама по себе абсурдом. Всякий пропагандист для своей проповеди естественно должен искать еще не початых, т. е. не согласных с ним, или мало развитых в общественном смысле людей, иначе его пропаганда будет простой фикцией. Но, разыскивая таких людей, он неизбежно очень скоро натолкнется на человека, который не будет держать в секрете того, что ему говорили и кто ему говорил, и таким образом предаст его. 

Все попытки активной пропаганды у членов кружка «Земля и воля» скоро кончились их гибелью, а из спасшихся значительная часть убедилась в необходимости бороться с оружием в руках с деспотизмом, погубившим их товарищей за проповедь идей, которые они считали справедливыми. В результате произошло то, что несколько членов петербургской группы «Земли и воли» стали, как я тогда выражался, неопартизанами, т. е. превратились в боевую группу, боровшуюся с оружием в руках за политическую свободу для всех. Мы (по инициативе Осинского) выпускали свои предупреждения и заявления от имени совершенно фиктивного Исполнительного комитета русской социально-революционной партии, печать которого, вырезанную кем-то из грифельной доски, я хранил у одного из старейших литераторов того времени, Владимира Рафаиловича Зотова. Этим названием мы невольно вводили в заблуждение и публику, и правительство, так как никакая социально-революционная партия нас не выбирала и ничьих решений, кроме наших собственных, мы не «исполняли». Нас было не более пятнадцати человек на всю Россию, и подбирали мы себя, совсем не спрашивая, каких кто убеждений, а исключительно по нравственным качествам и по готовности жертвовать собою в борьбе против деспотизма. За все время существования «Земли и воли» и «Народной воли» я не помню даже ни одного разговора в нашей среде о социализме, за исключением случайного спора между мной и Тихомировым, где дело шло притом же не о сущности, а о том, полезно ли употреблять социализм как агитационное средство и вводить его (как он сделал в написанной им программе) profession de foi[82]. 

Названия наши (нигилисты, террористы, социалисты, анархисты), как, к сожалению, всегда бывало в русской заговорщической деятельности, почти никогда не соответствовали сущности и брались из слепого подражания заграничным партиям без точного усвоения смысла. Вот почему мне и теперь хочется предостеречь читателя от составления представлений о наших «убеждениях» по приводимым теперь мною ярлыкам. 

Не всякая Вера верит, не всякая Надежда надеется, не всякая Любовь любит, не всякий Лев — герой и не всякий, у кого в паспорте написано: «православный», верит в чудотворность святых мощей. Тем более это можно сказать об общественных группах. Всякая общественная группа есть только форма, в которой постоянно меняется содержание по мере замены старых членов новыми, а ярлык на ней остается прежним. 

Меня часто спрашивали после моего выхода из Шлиссельбургской крепости: какие из современных партий являются истинными продолжательницами деятельности «Народной воли». 

Если судить по грифельной печати и по тому, что в подзаголовке нашего журнала стояли слова «социально-революционное обозрение», то, несомненно, — социал-революционная партия. Если же судить по тому, что в «Программе партии "Народная воля"», написанной Тихомировым однажды вечером осенью 1879 года, первая фраза начиналась словами: «Мы, социалисты...» — а вторая фраза: «Мы, демократы...» — то наследницей нашей служит, несомненно, социал-демократическая партия. А вот если взять еще «Письмо партии "Народная воля" к императору Александру III», напечатанное для всех и посланное ему тотчас после гибели Александра II, где ему предлагалось царствовать спокойно на парламентарных началах, то продолжателями являются как будто бы октябристы, хотя они и не признают цареубийств.