Владимир Костенко - На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг.

Снятие шлюпок и катеров сразу облегчает корабль на 100 тонн, расположенных почти на 40 футов выше центра тяжести, и поэтому удаление этих грузов сразу повысит метацентрическую высоту броненосца на 3 дюйма, что уже весьма существенно для улучшения боевой остойчивости.

Командир решил выяснить мнение штаба на этот вопрос и воспользовался посещением «Орла» флагманским корабельным инженером Политовским, который осматривал все корабли после совещания штаба с адмиралом. Командир высказал точку зрения всего судового состава «Орла» о необходимости общей разгрузки броненосца от бесполезных грузов, ненужных для перехода до Владивостока. Политовский сообщил, что эти вопросы уже подняты в штабе и, вероятно, в ближайшие дни последует общий приказ по эскадре с необходимыми инструкциями по подготовке к бою.

Позавчера, 4 апреля, я был вызван на «Суворов» для участия в специальном совещании у Политовского, созванном согласно приказу адмирала для выработки мер к охране непроницаемости переборок и горловин на всех боевых кораблях. После выработки программы осмотра всех средств, обеспечивающих непотопляемость кораблей, мы с Шангиным еще раз поставили перед штабом общий вопрос о необходимости решительной разгрузки броненосцев перед боем, чтобы привести их в нормальное состояние, близкое к проектному, т. е. не более 14500 тонн. Однако на все наши заявления мы получили разочаровавший ответ, что поднятые вопросы, как связанные с планом боевых операций, не входят в нашу компетенцию, пределы которой определены приказом об осмотре переборок, а вопрос о разгрузке, снятии шлюпок и катеров и других предметов оборудования уже отвергнут адмиралом и говорить об этом не приходится. По тону Политовского видно было, что этот вопрос доставил ему немало огорчений.

К сожалению, я не успел подробно расспросить своего друга Шангина о приготовлениях к бою, проведенных на «Бородино», так как с «Орла» пришел за мной катер и мне надо было возвращаться. Несмотря на свой обычно веселый, оптимистический характер, Шангин, прощаясь, сказал на этот раз мне, что у него самые мрачные предчувствия насчет будущей судьбы его корабля в бою. При столь слабой остойчивости, какой обладает «Бородино», даже незначительное затопление нескольких бортовых отсеков грозит броненосцу опрокидыванием. Об опасном состоянии перегруженного корабля он подал рапорт командиру.

Вчера, согласно выработанной у Политовского программе осмотра переборок на кораблях, я отправился на броненосец «Александр III». Вместе с трюмным механиком поручиком Тотвен я обошел всю нижнюю палубу, кочегарки и машины, а также спустился в несколько бортовых коридоров. Конечно, я нашел все в полной исправности, но было очевидно, что главная опасность связана не с состоянием переборок и непроницаемых дверей: корабль может стать жертвой огня при больших пожарах или опрокинуться при значительном крене и открытой нижней батарее. После осмотра я в кают-компании заявил свое мнение старшему офицеру и старшему механику. Там же был старший артиллерист и много других офицеров. Указывая на настоятельную необходимость уборки всех горючих материалов из надводного корпуса корабля, я сослался на пример «Орла», где эти меры уже проведены после ухода с Мадагаскара.

На это указание я выслушал ироническую отповедь. Мне было сказано, что «Орел» давно известен на эскадре «мичманским направлением своей кают-компании» и что там, видимо, нравится «играть в войну». Но всем подобным мероприятиям нельзя придавать серьезного значения. Пожары в боях, как показал опыт артурской эскадры, не представляют существенной опасности. С ними легко справиться при сильной пожарной системе. Между тем испортить отделку жилых устройств легко, а восстановить ее потом будет очень трудно. Если же мы придем во Владивосток с небольшими повреждениями, то придется жить в разоренных и опустошенных помещениях и каютах. Это коллективное мнение состава гвардейского корабля «Александр III», очевидно, совпадало со взглядами самого адмирала, и я, увидев невозможность поколебать эти взгляды, не стал спорить.

Меня поразила столь резкая разница во взглядах офицерского состава двух однотипных кораблей, входящих в один боевой отряд. Очевидно, «Александр III» был типичным носителем «гвардейской закваски» с ее склонностью к внешнему щегольству, а его состав привык ставить жизненный комфорт на первый план, выше боевых требований. Недаром этот корабль стал любимцем адмирала и в его глазах считался наиболее исправным. «Александр» красит наружный борт и каютные переборки офицерских помещений после каждой угольной погрузки, а его нарядная кают-компания всегда блестит, как новенькая. И адмирал, стоя на мостике «Суворова» и окидывая критическим взором свою эскадру, находит единственное удовлетворение, видя в кильватере флагманского корабля «фартовый» броненосец, блистающий вылощенными бортами.

То, что я видел позавчера на «Суворове», когда был на совещании у Политовского, также наглядно показало мне, что и на флагманском броненосце установился тот же взгляд на бесполезность мер подготовки корабля к бою, идущих вразрез с требованиями комфорта и жизненных удобств сегодняшнего дня. Очевидно, судовой состав «Орла», пройдя суровую школу жизни на корабле в напряженный строительный период, именно поэтому смог преодолеть привычки, укоренившиеся в довоенные годы.

Когда же адмирал, столь строго следящий за равнением кораблей в походе, проявит свою инициативу в этом наиболее важном вопросе приведения кораблей в надлежащее боевое состояние? И неужели эскадра останется разъединенной и каждый корабль будет предоставлен усмотрению своего командира?

Под влиянием столь странного и пассивного отношения к вопросам боевой подготовки эскадры у некоторых даже возникают сомнения, не имеет ли адмирал тайное предписание обосноваться в здешних водах и занять «угрожающее положение», не рискуя боем, с тем, чтобы правительство в подходящий момент могло начать мирные переговоры, имея в резерве еще не израсходованные морские силы. Однако все приказы и словесные заявления адмирала командирам кораблей пока говорят лишь об одном: согласно полученным от самого царя директивам он намерен пробиваться во Владивосток.

8 апреля. Мы продолжаем стоять в Кам-Ранхе, ничем серьезным не занимаясь. 7 апреля выходили в море на определение девиации. В бухте идет стрельба из учебных стволов по щитам, как будто мы стоим у себя в Ревеле, а не во французских владениях.

Французский адмирал деликатно просил Рожественского снять бон, который стесняет туземную торговлю рыбой. Рожественский обещал устроить его разводным для пропуска лайб и шлюпок.