Александр Михайлов - Маяковский

Услышав оживленные голоса вошедших, среди которых был и хорошо ему знакомый Михаил Кольцов, Маяковский медленно отнял руки от подбородка, повернул голову в их сторону и молча кивнул. Потом снова принял прежнюю позу. Вид его был так необычен, взгляд был так печален, что всех вошедших, знавших и видевших Маяковского совсем другим, чрезвычайно поразил. И они, по знаку Кольцова, молча вышли на улицу. И уж на улице Кольцов говорил своим спутникам:

- Публика, знающая его только по выступлениям, понятия о нем не имеет. В жизни это совсем другой человек. Маяковский так же переживает свои личные драмы, как читает стихи или спорит с противниками. И, в сущности, он очень застенчивый. Скандалист на эстраде, ей-богу, он в жизни самый скромный человек из всех наших писателей.

Да, он бывал разным, но все в нем - чтение стихов на эстраде, и полемический дар, и участие в схватках с противниками, и гостеприимство, и доброта и нежность к близким, друзьям, товарищам по литературе, и азарт игрока на бильярде, илюбовь, и горе - все проявлялось крупно, слишком заметно в сравнении с обычными, рядовыми, не гибельными, не испепеляющими душу страстями. Такие люди живут на пределе нравственных сил и безоглядно растрачивают их...

Из Праги, через Берлин, поэт снова приехал в Париж.

Однако с Маяковским происходит что-то непонятное, с каждым новым приездом Париж все меньше впечатляет его. Уже вскоре после приезда он пишет в Москву: «Жизнь моя совсем противная и надоедная невероятно. Я все делаю, чтоб максимально сократить сроки пребывания в этих хреновых заграницах». Хотя тут же сообщает о большом вечере в кафе «Вольтер», который должен состояться. Вечер этот описан им в статье «Ездил я так».

«Большой вечер был организован советскими студентами во Франции. Было в кафе «Вольтер». В углу стол, направо и налево длинные комнаты. Если будет драка, придется сразу «кор-а-кор», стоим ноздря к ноздро. Странно смотреть на потусторонние, забытые с времен «Бродячих собак» лица. Насколько, например, противен хотя бы один Георгий Иванов со своим моноклем. Набалдашник в челке. Сначала такие Ивановы свистели. Пришлось перекрывать голосом. Стихли. Во Франции к этому не привыкли. Полицейские, в большом количестве стоявшие под окнами, радовались - сочувствовали. И даже вслух завидовали: «Эх, нам бы такой голос!»

Тут чувствуется азарт возможной схватки.

Маяковский посетил могилу Бодлера, автора «Цветов зла». Он сражался на баррикадах и ненавидел буржуазию, Маяковскому этого было достаточно, чтобы проникнуться уважением к памяти французского поэта.

Но почему все-таки Маяковский утратил интерес к Парижу, к Франции? И к Германии - тоже? Ведь и на этот раз он познакомился с интересными людьми. В очерке «Ездил я так» он называет имена выдающихся поэтов Франции: Бретона, Элюара, Арагона... Высказывает предположение, что это «предреволюционная группа», что сюрреалисты повторяют «древнюю историю лефов».

Может быть, потому ему и скучно стало, что в искусстве Запада он увидел всего лишь «древнюю историю» российского авангарда? Может быть, и так, а скорее всего дело в перепадах настроения, ведь Маяковский еще дважды побывал в Париже, и обе эти поездки стали вехами в его личной жизни, в его судьбе.

Домой Владимир Владимирович возвращался через Варшаву. В виду политической напряженности публичные выступления в Варшаве были отменены. Однако Владимир Владимирович встречался и разговаривал, как он сам выразился, «с писателям разных группировок...». Разговор шел о литературе. Как всегда, даже при таких в узком кругу встречах, Маяковский читал стихи. «Разошлись мы поздно ночью, потрясенные, едва ли не придавленные впечатлением мощи и необычайной силы, бившей из этого человека», - вспоминал один из участников встречи.

Польские писатели отнеслись к Маяковскому с интересом, буржуазная пресса сохраняла более или менее благопристойный тон по отношению к гостю из красной России. К нему в гостиницу ринулись корреспонденты, фотографы, карикатуристы... В газетах появились интервью с поэтом. Вопросы довольно стандартные, Маяковский отвечает на них легко, уверенно.

«Всем своим обликом и особенно острым взглядом блестящих глаз Маяковский очень располагает к себе. Совершенно свободно задаю ему первый вопрос:

- Скажите, пожалуйста, какую роль играет сейчас поэт в России?

- Важнейшую. Он является учителем народа, воспитателем его ума и совести...»

Так начинается одно из интервью.

Встречи проходят живо еще и потому, что к удовольствию Маяковского, польские писатели знают русский язык, русскую литературу, переводят ее, в том числе и его стихи. Знакомится с Броневским, Стерном, Слонимским, Юлианом Тувимом. Тувим, тогда еще молодой, вдохновенный, уже переведший на польский язык «Облако в штанах», смотрел на Маяковского влюбленно. Маяковский тоже выделил его из среды других, опроверг распространенную эмигрантскими газетами чепуху о том, что будто он, Маяковский, получив перевод «Облака» на польский, сказал: «Наплевать мне на польскую литературу!»

Сам Маяковский (редчайший случай у больших поэтов!) не перевел ни одной строки иноязычных стихов. Да и трудно, почти невозможно представить Маяковского в роли переводчика, настолько он весь сам по себе. Остроумно заметил М. Петровский:

- «Маяковский-переводчик» - нелепое, противоестественное сочетание, вроде «беременного мужчины из стихов Бурлюка».

...1927 год кончался для Маяковского под знаком поэмы «Хорошо!». Начинался новый этап жизни поэта.

«...СЕРДЦЕ С ПРАВДОЙ ВДВОЕМ»

...26 августа 1927 года Маяковский телеграфом из Ялты в Москву сообщил название законченной им к десятой годовщине Октября поэмы: «Хорошо!» Эта поэма была его творческим отчетом к десятилетию Советской власти. В автобиографии сказано: «Хорошо!» считаю программной вещью, вроде «Облака в штанах» для того времени».

Маяковский вошел в русскую литературу с предощущением революции. Октябрь - событие мировой истории - поднял его на гребень революционной волны. А всякий большой талант, верный своему призванию, оставляет на память потомкам и в знак благодарности с_в_о_е_м_у_ _в_р_е_м_е_н_и_ _е_г_о_ _х_у_д_о_ж_е_с_т_в_е_н_н_ы_й_ о_б_р_а_з. «Евгений Онегин», «Мертвые души», «Кому на Руси жить хорошо», «Братья Карамазовы», «Анна Каренина», «Жизнь Клима Самгина», «Тихий Дон» - каждое из этих могучих созданий есть о_б_р_а_з _с_в_о_е_г_о _в_р_е_м_е_н_и. В этот ряд встали поэмы Маяковского «Облако в штанах», «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!». В них предощущение и образ революции, первого десятилетия Советской власти. Эпически многослойный и лирически открытый рассказ «о времени и о себе». Маяковский - гений, который никогда не тянулся до уровня гения («Пускай за гениями безутешною вдовой плетется слава в похоронном марше...»). И свою задачу он видел в том, чтобы «делать жизнь». «Хорошо!» - поэма созидания, в искусстве равномощная революции.