Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова
Доктор Варавка изо всех сил старался угодить своим новым пациентам – знаменитому писателю и известной актрисе. Антон, изучив двадцать правил проживания в санатории, окрестил его «исправительной колонией». Ни водопровода, ни бани в нем не было, парком служила поросшая кустарником площадка, а цветочные клумбы были полны сорняков. Коренное башкирское население разводило лошадей и овец, а вот фрукты и овощи достать было трудно. Антона по разным поводам то и дело разбирал нервный смех, и он уже давно сбежал бы отсюда, если бы не речка Дёма, где с доктором Варавкой они ловили рыбу: порой на удочку попадалась форель. Ольга проводила время за чтением книг, купалась в ручье, шила себе шелковый бюстгальтер, собирала в лесу цветы и землянику. Безмятежный отдых был прерван лишь однажды – пришлось съездить в Уфу прикупить постельного белья и ночных рубашек Антону. Город ей очень не понравился: «Вот яма-то эта Уфа! Пекло, духота, пыль!»
Антон впервые, если не считать детских лет, стал прибавлять в весе. Выпивая четыре бутылки кумыса в день, к середине июня он стал тяжелее на пять с лишним килограммов. Перебродившее кобылье молоко беспокойства его желудку не причиняло. По мнению докторов, оно укрепляло защитные силы организма, стимулируя рост доброкачественной флоры за счет угнетения туберкулезной палочки кишечника. Попробовала кумыса и Ольга, хотя и находила свой вес – 63 килограмма – избыточным. От кумыса молодоженов тянуло в сон, у них пьянели головы и обострялись чувства.
Единственной связью с миром для Антона были письма, однако вскоре вместо радости они стали доставлять ему беспокойство и огорчение. Узнав о женитьбе брата и почувствовав себя обманутой, ревнивая Маша ополчилась против Ольги: «Ну, милая моя Олечка, тебе только одной удалось окрутить моего брата! <…> Тебя конем трудно было объехать! <…> И вдруг ты будешь Наташей из „Трех сестер“! Я тебя тогда задушу собственноручно. Прокусывать горло я тебе не стану, а прямо задушу. О том, что я тебя люблю и что уже успела к тебе за два года сильно привязаться, ты знаешь. <…> Как странно, что ты Чехова…»[521]
Все чеховское семейство пришло в сильное смятение. Ваня, приехав в Петербург, рассказал о женитьбе Антона Мише, и тот принял Машину сторону, затаив недобрые чувства к дерзкой самозванке. В первых числах июня Ваня был уже в Ялте и пытался примирить Евгению Яковлевну и Машу со свершившимся фактом. Маша с горечью писала 6 июня Бунину: «Дорогой Иван Алексеевич. Настроение убийственное, все время чувствую никчемность своего существования. Причина этому отчасти женитьба брата. <…> Я долго волновалась, все спрашивала себя: к чему Олечке понадобилась вся эта трепка для больного <…> Конечно, боюсь, чтобы наши отношения с Книпшиц не изменились. Начала думать даже о своем замужестве и потому прошу Вас, Букишончик, найдите мне жениха побогаче и чтобы стал щедрый»[522].
Ольге потребовалась неделя, чтобы найти пути к всеобщему примирению. Машу она пригласила разделить с ними житье на кумысе. Та поначалу этой идеей прельстилась, но по размышлении от поездки отказалась. Теперь она стала сомневаться и в том, что они с Ольгой смогут ужиться в Москве, как планировали раньше. «Антоша все пишет: все останется по-старому – на чертей по-старому, нужна не видимость, а мораль», – с упреком писала она Ольге. Как и доктор Альтшуллер, Маша боялась, что Ольга выманит Антона жить в Москве, тем самым окончательно загубив его здоровье. В письме к Мише Маша беспокоилась и за Евгению Яковлевну: «Она не симпатизирует Антошиной супруге, и та это знала». Двадцатого июня Ольга написала письмо свекрови: «Мне только хочется сказать Вам, что, во-первых, стремлюсь к Вам в Ялту, чтоб увидать Вас и Машу, а во-вторых, надеюсь, что встретимся мы с Вами по-хорошему»[523].
Женитьба Антона многим перевернула душу. Мария Дроздова писала ему из Ялты о своих переживаниях: «Как огорчило меня известие о Вашей женитьбе, я в тот момент писала красками, и все кисти и палитра вылетели к черту. Ведь я до последней минуты не теряла надежды выйти за Вас замуж. Все я думала, это так, шуточки с другими, а мне за мою скромность Бог счастье пошлет, и вот конец моим мечтам. Как я теперь ненавижу Ольгу Леонардовну, ревность моя доходит до исступления, теперь я Вас видеть не могу <…> Она мне ненавистна, а Вы с ней вместе, всегда и навсегда»[524].
Суворин, обиженный на Антона за то, что тот не известил его о женитьбе, писал Мише: «Антон Павлович меня удивил. Где он теперь? То есть адреса его как? Меньше всего я думал о том, что он женится <…> в ноябре прошлого года, когда я встречался с ним. <…> Хорошо, если он в жене найдет то, что ему нужно. А если нет? Впрочем, это лотерея. Он когда-то называл себя Потемкиным „по счастью“»[525].
Впрочем, иные на новость о женитьбе Антона реагировали весьма сдержанно. Профессор Коротнев написал ему о пересеченном Рубиконе; ему вторил и Соболевский: «Вы вышли на тот берег, до которого так трудно и так редко доплыть нашему брату». Бунин выразил Антону лишь вежливое удивление.
Антон понял, что пробыть в Аксенове полный срок ему будет невмоготу, и, кое-как вытерпев месяц, собрался уезжать. Беспокойство о том, что происходит в Ялте, а также наскучившее чахоточное окружение гнали его прочь, и доктору Варавке не удалось задержать его всевозможными посулами. Первого июля Антон оставил свой автограф на полотенце, которое Варавка держал для знаменитых пациентов (потом поверх подписи делалась вышивка), и покинул Андреевский туберкулезный санаторий. В спешке он даже позабыл паспорт. Шестого июля Чеховы возвратились в Ялту. «Я хлопочу о разводе», – написал Антон Бунину, зазывая его в гости.
Маше не нравился новый семейный расклад, и она продолжала делиться печалями с Мишей: «Из меня ровно ничего не вышло. Ни я художница, ни я учительница, а работаю, кажется, много – все устраиваю чужое гнездо <…> Отношения мои с невесткой пока неважны <…> У матери как-то лучше вышло, с ней обращаются хорошо, и она успокоилась. Настроение у меня скверное, никак я не могу приладиться к новой жизни, тоскую, часто плачу и должна все это скрывать, но не всегда мне удается это. <…> В Москве много ходит сплетен насчет меня, все жалеют, и ходят слухи, что я бежала из дому. <…> Антон прихварывает, кумыс ему мало пользы принес»[526].
Антон кашлял, сплевывал кровь и раздражался по пустякам. Доктор Варавка попросил Чехова прислать свой портрет, чтобы украсить им комнату в санатории, где он жил. Один из аксеновских врачей тоже писал ему, обещая, что в следующем году там все изменится к лучшему – наймут хороших поваров, устроят фонтаны, проведут водопровод, построят оранжереи и парники[527], но Антон решил, что с кумысом покончено. Третьего августа он составил завещание и заверил его у нотариуса. Адресованное Маше, оно до самой смерти Чехова хранилось у Ольги: «Милая Маша, завещаю тебе в твое пожизненное владение дачу мою в Ялте, деньги и доход с драматических произведений, а жене моей Ольге Леонардовне – дачу в Гурзуфе и пять тысяч рублей. Недвижимое имущество, если пожелаешь, можешь продать».
Все братья Чехова получали по несколько тысяч рублей, а после смерти Маши «все, что окажется», должно было перейти на нужды просвещения города Таганрога. Завещание оканчивалось словами: «Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно».
Источник чеховского вдохновения иссяк; единственной статьей дохода оставались театры. Незавидное материальное положение, в котором оказался Антон, стало беспокоить Горького и его издателя Пятницкого, и они запросили у Чехова его контракт с Марксом. Как им казалось, контракт вполне можно было прервать – ведь по нему Антон почти ничего не получал за прижизненные издания, а Маркс при этом баснословно обогатился. Антона приводила в ужас одна только мысль о том, что он должен нарушить данное им слово, однако копию контракта он все-таки отослал адвокатам Горького. Тот в ответ писал Чехову с петушиным задором: «С каким бы я наслаждением оторвал пустую башку Сергеенко, втянувшего вас в эту историю. А также нашлепал бы и Маркса по лысине. <…> Заложим жен и детей – но вырвем Чехова из Марксова плена!»[528]
Антон читал корректуру своих последних томов Марксова издания. Пересмотр позднейших произведений давался ему легче, чем переделка ранних рассказов, в которых он находил бездну недостатков. Родные и близкие беспокоили его своими проблемами. Кузен Алексей Долженко попросил восемьсот рублей на постройку дома. Антон поручил Ольге передать ему деньги в Москве и велел ей быть поласковей с бедным родственником. Спустя двадцать лет вдруг громко заявил о себе Гавриил Селиванов: стал требовать, чтобы семья Митрофана Егоровича Чехова уступила ему участок земли или же снесла свою лавку. Кузен Георгий искал у Антона защиты от бывшего чеховского благодетеля. Ольга Васильева по-прежнему желала обратить свое состояние в клинику. Какой-то еврейский мальчик просил Антона ходатайствовать о зачислении его в ялтинскую гимназию.
