Александр Карелин - Афганская война глазами военного хирурга

— А парень-то с ожогами выжил? — Сразу в один голос спросили троё слушателей Невского: Сомиков, Красько и Пшенко.

— Конечно, выжил! Он потом письмо нам писал в госпиталь. Поставили его на ноги чудо-доктора из этого ожогового центра. Так что, Серёга, не вешай нос!

За всё время рассказа Невского старший лейтенант Сомиков ни разу не застонал — он весь превратился «в слух». Этот повествование, похоже, произвело целебное действие…

Весь следующий день прошёл в предпраздничной суете: в отделении готовились отмечать День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Где бы ни находились люди в погонах, но свой профессиональный праздник не забывают.

Раненых умывали, брили, стригли. Меняли постельное белье. Проводили максимальное количество перевязок и процедур, чтобы меньше осталось работы на завтра, 23 февраля. Ждали большое начальство, поэтому «беготня» по коридорам и палатам не стихала до позднего вечера.

Ещё утром в палату вновь принесли Александра Кроху на носилках. Капитан сам пожелал встретиться с новыми товарищами. Он пребывал в приподнятом настроении. Это был уже другой человек.

— Мужики хотите новый анекдот? Мне на перевязке Нонна рассказала.

Он негромко хохотнул и начал: «Доктор, почему вы вздрогнули, когда я попросила у вас лекарство от головной боли?

— Потому что мне впервые приходится лечить говорящую собаку…»

Слушатели сдержанно посмеялись.

— А что, нашли письма для этого парня с повязкой на глазах?

Удивительно, но в этой суете как-то забылось, что ещё вчера вечером передали лечащему врачу майору Изюрову свою просьбу. Виктор Семёнович серьёзно отнесся к такой задумке. Уже через час солдат-санитар принес тоненькую пачку писем от родных капитана Копейкина, её нашли в личных вещах Петра. Теперь эти письма лежали на прикроватной тумбочке слепого офицера.

Красько показал рукой на эти письма:

— Есть. Ты будешь читать? Попросим сейчас кого-нибудь подать их.

У капитана как раз начался очередной монолог. Все невольно стали вслушиваться в быстрый поток фраз.

— Всю жизнь ты, Петька, собирал свою библиотеку. По гарнизонам ездили, но книги всегда перевозили с собой. Ты покупал их ещё и ещё. Вот и здесь, в Джелалабаде, успел за несколько месяцев службы целый чемодан книг накупить. Кто теперь их будет читать?! — Офицер тяжело вздохнул и продолжил. — Да, это вопрос. Мне, слепому, теперь эти книги не по зубам будут. Это мне наказание за такое «накопительство». Вот и жена часто за это ругала, мол, лучше бы вещи покупал. А я считал это своим счастьем — очень с детства любил книги читать, хотел «наесться» их досыта. Полагаю, Петька, что ты не знаешь, что такое счастье, и просто путаешь понятия, принимая за счастье такую вот «сытость». А истина заключается в том, что мы не имеем ничего постоянного на этой земле. Всё вмиг проходит, и ничего нам не принадлежит, всё взаймы. Взаймы здоровье, взаймы сила и красота, взаймы честь и власть, взаймы знание и умение, и любое другое земное благо. Вот и глаза свои я получил взаймы. Теперь пришло время их отдать…

Копейкин замолчал. Послышался отчётливый скрип зубов — офицер еле сдерживал свои рыдания.

— Петро, слышишь меня? — живо откликнулся Александр Кроха.

Ответа не последовало. Решили всё же теперь попробовать почитать письма — возможно, услышанные знакомые строчки смогут вернуть несчастного в «этот мир».

Заглянувший в палату на крик солдатик из числа выздоравливающих подал письма десантнику. Тот несколько минут нерешительно вертел их в руках:

— С детства мама приучала меня, что читать чужие письма нельзя. Приходится идти против принципов. Но это во благо!

Он несколько минут просматривал исписанные листочки, разыскивая наиболее, на его взгляд, подходящие. Наконец, решился начать:

«Здравствуй, дорогой Петруша! Получили от тебя два последних письма. Одно от 7 декабря, получили 17 числа, одно от 15 декабря, пришло сегодня, 22-го. Большое спасибо за письма. Да, долго они идут, особенно некоторые, как будто пешком топают самостоятельно, а не на транспорте переезжают из города в город. Мы с Юриком очень по тебе скучаем. Он нарисовал тебе лошадку, на которой ты должен поскорее прискакать к нам в Киев. Сынок даже уже придумал, где он поселит эту лошадь — балкон ведь у нас большой. Он ждал, что папу отпустят на его день рождения, ведь неделю назад ему уже 5 лет исполнилось. Твоя открытка успела вовремя, он даже спал с ней в обнимку.

Петруша, скоро Новый год. Как хочется встретить его с тобой! В мыслях так оно и будет. Самое заветное желание — увидеть тебя. Но до твоего отпуска ещё очень далеко. Между тем, я уже придумываю, как мы его будем втроем проводить. Береги себя. У нас всё тихо и спокойно. Дела у меня на работе идут нормально. Юрик ходик в детский сад без особого желания. Говорит, что не хочет оказаться вне дома, мол, вдруг папа внезапно приедет. Твои родители передают привет (были они у нас в гостях на день рождения Юрика). Просили также тебе привет передавать: Шудрики, Семён Гармс, Света Веник, Толстые. Пиши чаще. До свидания. Крепко целуем. Женя и Юрочка. 22.12.1983 г.»

После этого письма последовало второе, третье. Так и представлялась молодая женщина с малолетним сынишкой, пишущая эти трогательные строчки. А Александр Кроха уже вошёл во вкус. Каждый раз он несколько раз звал Петра, потом начинал читать. Но ничего не менялось. Правда, говорить Копейкин перестал, но было не ясно — доходят ли до него эти послания.

Письма закончились. Их было не менее десяти. Кроха не терял надежду. Теперь надо читать вновь и вновь. Пусть читку повторят перед сном. Офицеры обещали это исполнить.

Когда десантника уносили на носилках в свою палату, он попросил задержаться на минутку, потом задумчиво произнёс:

— Первый шаг к спасению — это изменить отношение своё к происходящему. Проблема в нас самих, ведь наш взгляд много значит. Я провёл сегодня бессонную ночь, но не жалею об этом. Многое передумал, переосмыслил, взвесил, переоценил. Спасибо вам, мужики, очень рад, что нас столкнула судьба, пусть на короткий миг, но этого хватило. Теперь я знаю, что мне делать в будущем. Будем жить!

Он помахал на прощание рукой и исчез в коридоре.

Невский и Красько переглянулись, одновременно показав друг другу большой палец. Теперь можно было не волноваться за жизнь этого офицера.

Глава 6

Июнь 1982 г.

Всё время полёта Невский просидел у иллюминатора. Правда, кроме безжизненных жёлто-оранжевых гор почти ничего не было. Очень редко вдоль небольших речек были разбросаны участки зелени.