Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

Конечно, всё это не было секретом для такого выдающегося эксперта по делам, относящимся к политическому розыску, каким был Виссарионов. Он в действительности искал только предлогов, хотя бы формальных, чтобы его начальство, т. е. С.П. Белецкий, могло обосновать моё удаление с должности начальника Московского охранного отделения не одними только «флюидами неприязни».

Среди мемуаров, воспоминаний и подобной литературы, появившейся за время нашего эмигрантского рассеяния, есть и такая, что трактует так или иначе о жизни, деятельности, взаимоотношениях и вообще о чинах Министерства внутренних дел бывшей императорской России, в ней с разных сторон освещена и деятельность Департамента полиции в области политического розыска.

Бывший одно время начальником Нижегородского охранного отделения жандармский подполковник Н.М. Стреколовский в своих «записках» о службе в Отдельном корпусе жандармов, которые он озаглавил приблизительно так: «Как мы, царские жандармы, охраняли Россию, и почему мы её не охранили», верно отметил, что Департамент полиции мало обращал внимания на освещение розыскными органами таких, если можно выразиться, полулегальных партий, какой являлась кадетская, или Партия народной свободы.

Его отметка об этом странном явлении совершенно справедлива. Конечно, Департамент полиции требовал, но не очень настойчиво, освещения так называемого «общественного настроения».

Крупные розыскные учреждения, главным образом в столицах, снабжали Департамент соответствующими сведениями; провинциальные, как правило, в этом отношении хромали!

Этот пробел, недосмотр или упущение, в общем руководстве политическим розыском со стороны Департамента полиции имел громадные и печальные последствия.

Я говорю в данном случае о недостаточно подробном и всестороннем освещении той группы политических «младотурок»[175], которая взяла на себя подготовку «дворцового переворота». Я буду говорить более подробно об этом в дальнейшем. Пока я только констатирую факт.

Привычный упор внимания Департамента полиции на «опасные» организации нашего революционного подполья создал департаментскую розыскную рутину. Предъявляя мне в конце 1915 года нелепое требование иметь секретную агентуру по максималистам, Виссарионов в какой-то степени играл на этой департаментской «рутине», поддерживаемой обычными и застарелыми представлениями Департамента. Я вовсе, однако, не хочу перевалить всю вину за это упущение исключительно на Департамент полиции.

Для этого кажущегося недосмотра были, конечно, причины.

После трёх дней инспекции, как-то днём, Сергей Евлампиевич вошёл в мой кабинет внешне возмущённый и обратился ко мне с негодующей фразой:

— Нельзя же так, Александр Павлович; это возмутительно!

— Что такое? В чём дело? — спрашиваю я.

— Да помилуйте, ваш писец в книге исходящих бумаг перепутал фамилию Горемыкина! Что же, он не знает фамилии председателя Совета министров И.Л. Горемыкина? Что же это за служащие у вас?

На этот раз я улыбнулся облегчённо. Значит, после трёх дней инспекции С.Е. Виссарионов не нашёл ни к чему более серьёзному придраться, как к «описке» писца в журнале исходящих бумаг!

Я возразил спокойно, что, во-первых, этого писца я не нанимал сам, а получил в наследие со всеми остальными служащими, что, во-вторых, у меня нет специального времени на обучение моих служащих грамотности, что, в-третьих, допускаю ненамеренную в данном случае описку, на которую председатель Совета министров вряд ли обиделся бы, если при каком-то невероятном случае ему попалась бы в руки «исходящая» книга.

Расставались мы с Сергеем Евлампиевичем холодно. Все наши прежние добрые отношения прекратились

Отношения с высшим, но в то время непосредственным начальством складывались для меня весьма неблагоприятно: товарищ министра внутренних дел по заведованию делами полиции, С.П. Белецкий, питал ко мне как к человеку, несходному с ним, «враждебные флюиды»; директор Департамента полиции генерал Е.К. Климович точил против меня зуб в связи с уже рассказанной мною историей с генералом Мрозовским, не чувствуя во мне того, что он больше всего ценил — «преданного именно ему человека», с благоговением восторженно смотрящего ему в глаза, и, наконец, в лице С.Е. Виссарионова я видел пристрастного по необходимости и враждебного ревизора.

Положение моё было невесёлое!

В конце января 1916 года я решил поехать в Петербург и в личном свидании с С.П. Белецким выяснить как его намерения, так и моё положение.

Я долго ждал в приёмной у товарища министра. Моя поездка совпала с его столкновением с министром внутренних дел Хвостовым, и при мне взволнованный министр быстро вошёл в кабинет Белецкого и вскоре удалился. В кабинет Белецкого входили и выходили весьма различные люди; среди них была одна известная поклонница Распутина, ибо С.П. Белецкий твёрдо связал свою судьбу с этим проходимцем и поэтому неизменно осаждался просьбами от распутинского окружения. Тут же, в приёмной, один хороший знакомый, докладчик в то время у С.П. Белецкого, снабдил меня, «для коллекции», собственноручной запиской Распутина на клочке грязной, оборванной по краям бумажки с приблизительно таким текстом: «Степан, милай, сделай ему, что просит, он хорошай».

Посмотрев на эту записку и заметив внимание, которое уделялось таким просителям С.П. Белецким, я понял, что у меня, с моим органическим отвращением к людям вроде Распутина, не может не быть «враждебных флюидов» с товарищем министра внутренних дел.

Когда все просители и посетители удалились, в приёмную из своего кабинета вышел С.П. Белецкий и направился ко мне.

Поздоровавшись со мной, он осведомился о цели моего посещения, на что я откровенно доложил, что, узнав о недовольстве мною или моим руководством Московским охранным отделением, я явился лично, чтобы выяснить причину этого недовольства. «Я чувствую враждебные флюиды между нами», — заявил мне С.П. Белецкий.

«Что касается меня, то по отношению к вам, ваше превосходительство, я до сих пор их не чувствовал, но очень сожалею, что их чувствуете вы, — ответил я товарищу министра и добавил: — Но какое же это может иметь отношение к моему руководству политическим розыском в Москве, руководству, которое вы сами признали ранее полезным для дела и которое, как я знаю, до сих пор одобрялось Департаментом полиции? Я не могу поверить, что одних флюидов достаточно, чтобы сместить меня с должности с намерением назначить меня на должность начальника Самарского губернского жандармского управления, должность, которая не может мною рассматриваться, если не официально, то морально, иначе, как известное понижение».