Эдуард Стрельцов - Владимир Игоревич Галедин
И, выходит, если итожить впечатления от того фильма, прощание получилось с некоторым выходом на будущее. Страна признала Стрельцова жертвой. Это в действительности очень важно. К тому же он признан футболистом, без преувеличения, выдающимся. Про доброту его, отзывчивость также рассказано немало. А уж превосходная, как всегда, музыка Алексея Рыбникова вроде как должна окончательно привести к полному согласию с авторами ленты...
Но — не получается. Странно смотрится уже начальный посыл: «Русский футболист. С одной стороны, непревзойдённый, как Левша у Лескова, мастер, а с другой стороны, — Обломов, не реализовавший огромные возможности». Бесспорно, приятно, когда футболист вводится в ряд бессмертных героев родной литературы. Вопрос в ином — насколько уместно и безошибочно?
Ведь тот же Левша, подковав блоху, заканчивает очень плохо: выпив на спор с англичанином, погибает в «простонародной больнице... где всех неведомого сословия умирать принимают». И способности Обломова тяжело оценить, потому что он никогда ни за что не принимался, зато, если кто забыл, отвесил знатную пощёчину негодяю Тарантьеву, защищая честь своего друга Штольца. Стрельцов лишь однажды и может быть соотнесён с Ильёй Ильичом: когда за Валентина Козьмича весной 57-го заступался в истории с минчанином Артёмовым.
Несомненно, никто не запрещает анализировать характер советского футболиста, сравнивая его судьбу с судьбами классических персонажей. Хотя схема, если вдуматься, заявлена простая: способный, но ленивый.
Так удобнее объясняться учителям на родительских собраниях. А вот для Эдуарда Анатольевича, мне кажется, эта формула весьма примитивна. Не укладывается он в прокрустово ложе морализаторства с набором нужных и ненужных клише. Пусть и были в его жизни глупости — кто ж спорит.
При этом всю жизнь Стрельцов оставался вне стандарта. Его любили, и он любил — а какая-то малая и твёрдая частичка его души не позволяла уподобиться чему-либо и кому-либо.
Хотя бы потому, что он не лентяй. Он был очень большой труженик. И дело здесь не в надоевшем кому-то пресловутом «поле, что никогда не покидало его». Или не только в нём. Всё то, что затем оборачивалось перед зрителем блистательной импровизацией, нужно шлифовать. Так как импровизировать можно лишь тем, что имеешь, что накопил, что подсмотрел, что в себе вырастил. А это всё — большая работа.
Кроме того, он мягко — и одновременно непреклонно — отстаивал собственные взгляды на футбольном поле. И не сказать, что безболезненно. Всё-таки год-другой мог сыграть и в сборной (про «Торпедо» сказано выше), а видите — не получилось.
Зато вроде как пришло признание через несколько лет после смерти: с 1997 года лучшие российские футболисты стали получать премию под названием «Стрелец». Бесспорно, хорошо. Гложет одно: пораньше бы. И учиться у него могли не одни мальчишки. Учились же люди в клубе и сборной.
Именно такой мотив основательно сегодня забыт. Стрельцов «нулевых» застыл для многих давно сделанным и выдержавшим немало копий портретом. Не парадным. Но одним и тем же.
Сосредоточимся пока на положительных впечатлениях. Всё-таки появляются неоднократно здесь упомянутые книги А. В. Сухомлинова (1998) и Э. Г. Максимовского (2001). Эти две работы принесли огромную пользу. Суть даже не в том, что народ наконец ознакомился с материалами дела, заведённого на него. В данном случае можно говорить об ином: человек и гражданин в самые советские что ни на есть времена поставлен был вровень со всей государственной системой. И если оказалось, что означенная система вынуждена начать действовать против него одного — действовать многообразно и энергично, используя все рычаги и регистры, — то какого же масштаба был этот гражданин и человек? Решения-то принимались на самом высоком уровне.
Да и вообще, стремление обоих авторов пробиться в тот неласковый май 1958 года во многом меняет представление о 90-х годах. Какие же они «лихие», если люди недвусмысленно желают разобраться, понять, оценить? Не рубя притом сплеча.
И надо признать, что расследование прошло спокойно и достаточно объективно (при естественных эмоциональных всплесках — главным образом у Э. Г. Максимовского). Недаром ссылки на обе книги идут во всех дальнейших публикациях (данная работа — не исключение), а также документальных фильмах о Стрельцове.
Так как и А. В. Сухомлинов, и Э. Г. Максимовский чётко подвели нас к выводу: следствие велось ужасно, приговор написан заранее, несправедливость налицо. Дорогого стоят такие выводы.
И, безусловно, огромного уважения заслуживает Э. Г. Максимовский за создание Общественного Стрельцовского комитета, объединившего в своих рядах А. Е. Карпова и П. П. Бородина, А. И. Вольского и Н. П. Симоняна, В. В. Понедельника и М. А. Марова, а также тогдашних губернаторов, глав администраций, докторов самых разнообразных наук, ещё бодрых тогда фронтовиков. Цель: пересмотр дела 1958 года. Да, не удалось того свершить. Пока. Но сам факт создания подобного комитета — явление очень позитивное и многообещающее. Потому крайне неприятно читать об Э. Г. Максимовском нечто вроде: «Писать юрист не умел». Или: «...владение пером не его конёк».
Ведь, в конце концов, М. А. Булгаков об Эдуарде Анатольевиче точно уж не напишет. К тому же деталями уголовного дела (пускай и действительно, окунаясь «в помойку») пользуются все пишущие и снимающие о Стрельцове. И главное: поклонникам большого мастера лучше держаться вместе, а не задевать друг друга без причины.
Телевидение, например, последние лет пятнадцать демонстрирует общий, взвешенный подход. Я не говорю, что надо целиком с тем подходом согласиться, однако то, что он определяет некий рубеж, за который никто уже не уйдёт, — весьма ценно. Образ же, созданный Нариньяни и Шатуновским, навсегда остался на совести авторов тех «клеветонов», как выразился бы автор «Левши» Н. С. Лесков.
(Я больше скажу. Собирая материал для книги, решил найти подлинник статьи С. Д. Нариньяни. В одной крупной московской библиотеке две последние страницы того февральского номера «Комсомольской правды» были аккуратно вырезаны, и с означенным творением ознакомиться не удалось. В бывшей Ленинке — то же самое! После начавшейся среди сотрудниц форменной паники нашёлся, слава богу, резервный экземпляр. И кто же это получается, не хочет или не хотел, дабы люди ознакомились с изначальным вариантом того бессмертного опуса?)
Никто не считает теперь Эдуарда Анатольевича «человеком серым и недалёким». Напротив, недвусмысленно заявлено: мы имели дело с уникальным талантом, футболистом огромного кругозора, которому трудно найти ровню. Если только
