Буря в полдень - Антанас Томасович Венцлова
В красном здании разместились потерпевшие. У окна сидят две старушки, которые всю свою жизнь провели в Вилиямполе, видели на своем веку много пожаров, болезней, несчастий. Теперь они лишились своего имущества. Восьмидесятилетняя старушка вытирает уголком платка скупые слезы, — она не знает, где теперь ее зять, дочка, внуки… Она даже не помнит, как ее спасли. На соломе сидит семья — мать и трое детей. Старшему красноармеец отдал свою шинель — ребенок был в одной рубашке. Двое ребят запеленуты в платки, они тоже в одних рубашонках — мать вынесла только их, имущество осталось под водой.
— Кто вас спас? — спрашиваю я у старухи, которая узловатыми, потрескавшимися от старости и работы пальцами ломает хлеб и старательно жует его беззубым ртом.
— Кто же спасет, сынок? Русские, красноармейцы спасли на этой своей большой лодке на колесах. Подъехали к моему домику и забрали… А наши ироды, соседи еще называются, пропади они пропадом, на лодке подплыли, не берут — и все. «Дай, говорят, двести червонцев, тогда возьмем». А откуда я их возьму, червонцы-то?.. За весь свой век таких денег не видала…
— Ироды, истые ироды, — отзывается другая женщина. — Бога они не боятся… Еще литовцы называются…
— Есть всякие литовцы, матушка, — говорю я. — Вот литовцы вам хлеба привезли.
С кем я только ни говорил — все эти люди, рабочие, женщины, старики, дети, — много добрых слов сказали в адрес красноармейцев. Отважные парни, которые на своих «амфибиях» не так давно героически форсировали Березину, Дунай, Эльбу и сотни других рек, теперь показывали чудеса геройства, спасая от смерти каунасцев. Население Каунаса не забудет помощи, которую в критическую минуту оказали ему советские воины. Ниже по течению военные части бомбили заторы льда. Вода понемногу стала спадать.
Несколько дней спустя угроза наводнения для Каунаса миновала. Стихийное бедствие нанесло огромный ущерб не только городу и его пригородам. Были уничтожены продовольственные склады, мосты, дома, скот. Тысячи людей оказались в положении военных беженцев. Накормить их, одеть, предоставить крышу над головой — дело нелегкое. С этой работой с первых же дней успешно справлялись партийные и советские органы. На помощь Каунасу пришли другие города Литвы и братские советские республики. Из различных городов прибыли составы с промышленными и продовольственными товарами. Но голову подняли и спекулянты, спешившие погреть руки на чужой беде. Были случаи, когда мародеров, пытавшихся ограбить покинутые дома, сбрасывали в воду. Власти приняли суровые меры против грабителей…
На берегах Немана и Нерис еще долго громоздились огромные горы льда. Торчали печальные останки мостов, недавно восстановленных Красной Армией. И было радостно видеть, с какой энергией трудится население Каунаса, чтобы в город вернулась нормальная жизнь…
В эти дни ко мне на улицу Донелайтиса пришла взволнованная сестра М. К. Чюрлениса Валерия Чюрлёните-Каружене{213}. Она сообщала об опасности, нависшей над картинами великого художника. Оказывается, произведения Чюрлениса уже довольно давно находились в надежном, казалось бы, месте — подвалах бывшего Государственного банка, в сейфах, где когда-то хранились драгоценности. Здесь они были и когда Красная Армия освободила город, однако до весны 1946 года никто их еще не передал в музей. Теперь, когда вода залила большую часть Каунаса, картины оказались в опасности.
Получив такое известие, я поспешил в горком партии и в горисполком. Здесь я нашел людей, которые поняли всю важность вопроса и ущерб, который мог быть нанесен нашему культурному наследию. Ключей нельзя было найти — их, кажется, увезли немцы. При помощи Цвирки удалось раздобыть газосварочный аппарат, и после нескольких дней тяжелой работы сейфы были наконец открыты. К счастью, только некоторых картин коснулась вода, просочившаяся в сейфы, — больше всего пострадали части цикла «Знаки Зодиака». Как сказал мне впоследствии профессор Паулюс Галауне, вода в принципе не нанесла особого вреда — картины были высушены и оказалось, что краски не претерпели изменений. Это было для всех нас большой радостью…
Встречаясь с Валерией Чюрлёните-Каружене, я который раз убеждался в том, что всю свою жизнь и всю свою любовь она посвятила высокой цели — собиранию, хранению и исследованию произведений своего брата. И если сейчас тысячи людей могут любоваться картинами гениального художника, то в этом большая заслуга его сестры…
Наводнение и для меня обернулось тяжелым горем…
В Бабтай, у Жемайтийского шоссе, жил мой брат Пранас, по профессии ветеринар. Я очень радовался, когда застал его, вернувшись, невредимым вместе со своей семьей. Несколько раз мы виделись в Каунасе, беседовали, рассказывали о пережитом. Паводок разрушил Вилиямпольский мост, а вскоре после стихийного бедствия однажды вечером я получил телеграмму — мой брат тяжело заболел. Я бросился туда-сюда в поисках машины, чтобы доставить брата в каунасскую больницу. Увы, учреждения уже не работали, шоферы разошлись по домам. Частных машин и такси тогда вообще не существовало. И все-таки, уже глубокой ночью, машину удалось где-то раздобыть. Я приехал к только что налаженной паромной переправе. Паром не работал — закрыли на ночь. Пришлось вернуться в город. И только ранним утром мне удалось переправиться через Нерис. Не доехав до Бабтай, на шоссе я встретил телегу, в которой лежал Пранас… Он был смертельно бледен; когда телега остановилась, я услышал, что он тяжело стонет. Мы перенесли больного в машину и вскоре уже были в Каунасе, во дворе больницы Красного Креста. Здесь Пранаса положили в палату, и врач Яржемскис тут же приступил к операции. Оказалось, аппендикс уже лопнул, с операцией опоздали…
Почти каждый день я ходил к брату в больницу. Тяжело было смотреть на его красивое, но как бы спавшее, изменившееся лицо. Когда ему бывало лучше, мы вспоминали прошлое, свое детство, я рассказывал ему, как приглядывал за ним, как мы вместе росли. Вспомнили лето 1939 года, когда я жил у него над озером Сартай и готовил к печати сборник рассказов «Ночь». Долгими часами сидели в больнице молодая жена Пранаса и его дочурка.
Не хватало лекарств. Я пытался достать их через Цвирку, который тогда уже жил в Вильнюсе. Но и там с лекарствами было туго. Цвирка писал мне: «Лекарства кое-как, порядком набегавшись, достал. Высылаю.
