Вениамин Каверин - Эпилог
Впереди было самое трудное: издательство «Советский писатель» и его бессменные руководители — Н.Лесючевский и В.Карпова. План сборника составил Слонимский, и это был превосходный план. Он даже вставил в сборник, кроме художественных и критических произведений Лунца, его знаменитую публицистику — статьи «Почему мы “Серапионовы братья”», «Об идеологии и публицистике» и «На Запад!».
Надо было собрать комиссию, чтобы утвердить этот проект или внести в него исправления. Подольскому и это удалось, хотя «разорванная нить», разумеется, не соединилась. Об этом стоит рассказать более подробно.
Слонимский не приехал — был болен или отговаривался болезнью. Шкловский хотел, чтобы комиссия собралась у Тихонова, Тихонов отказался, и решено было собраться у меня, а потом пойти к Федину за благословением.
Встреча состоялась 14 января и прошла, как говорится, в «дружеской обстановке». Подольский пишет о ней с восторгом, отмечая, впрочем, что «Каверин был строг, сух и держался повестки дня». Однако за обедом и я разговорился — как-никак мы не встречались годами, а молодость была хороша, и грешно было о ней не вспомнить. Вспомнить и порадоваться, например, тому, что Тихонов, давно превратившийся в литературного вельможу, еще способен выдумывать невероятные истории. Но когда, поговорив о сборнике, Шкловский, Тихонов и Подольский собрались к Федину, я отказался пойти с ними, придумав убедительный, как мне показалось, предлог: надо было взять такси, чтобы отвезти Шкловского в санаторий. По запискам Подольского можно судить, что заседание комиссии прошло «в очень хорошей, дружественной обстановке». Федин даже упрекнул Слонимского, приславшего предисловие, в излишней осторожности. Он считал, что не нужно обходить публицистических статей Лунца. Наоборот, мы сами должны все сказать об этом полно и исчерпывающе. «Было ли это ошибкой, — сказал он. — А может быть, “западничество” Лунца — это западничество Герцена, Огарева…»
В истории, которую я рассказываю, это был, несомненно, «пик», наивысшая точка подъема. Через год о публицистических статьях Лунца не могло быть и речи.
Машина пришла и, как мне ни было тошно, я поехал к Федину. «Ради Лунца», — говорил я себе. Вот как рассказывает о моем появлении Подольский: «В это время в комнату буквально ворвался Каверин. Он был в пальто и явно не хотел оставаться и присоединиться к нам, хотя Федин усиленно уговаривал его остаться. Наконец Каверин снял пальто, подсел к столу, выпил бокал вина. Что-то сказал, вскочил и стал торопить Шкловского и меня… Я был растерян и не знал, как поступить… Честно говоря, мне вовсе не хотелось уходить так скоро. Чувствовалось, что главные разговоры о Льве Лунце еще впереди. Но Виктор Борисович встал, стал прощаться, расцеловался с Фединым и пошел к лестнице. Тогда и я поплелся за ним. Федин был смущен этой сценой… “Ах этот Веня! Мы так давно не виделись, и не хочет быть у меня”. Тихонов еще остался. А мы, провожаемые Фединым, ушли… Вениамин Александрович был порывистым, взволнованным чем-то. Взвинчен. Посадил нас в машину, и мы уехали, а он сам пошел пешком к себе на дачу».
Так пишет не разобравшийся в литературных отношениях, прямодушный Подольский. Мне эта сцена запомнилась в более ясных чертах: когда, уступив просьбам Федина, я сел за стол, Шкловский провозгласил тост, должно быть продиктованный его умиленным настроением и тем не менее прозвучавший фальшиво. Не помню его дословно, однако помню, что смысл заключался в том, что все хорошо: и то, что мы издаем Лунца, и то, что на свете существует Советская власть, которая позволяет нам его издавать, и что мы, счастливые люди, от всей души желаем ей счастья. Очевидно, на этот неуклюжий тост, как на камертон, было настроено заседание, заставившее меня в последний раз встретиться с Фединым, ни единому слову которого я больше не верил.
В начале 1968 года сборник был готов. На чем были основаны наши надежды? На том, что вслед за предисловием книга начиналась скорбным некрологом Горького, считавшего, что смерть Лунца лишила нашу литературу одной из самых светлых ее надежд. На том, что первая часть сборника состояла из воспоминаний старейших, знаменитых писателей — воспоминаний, которые были полны безоговорочным признанием значения таланта Лунца, — а вторая — из его произведений, не опубликованных или не публиковавшихся с 1922 года. На естественном убеждении, что более чем полувековая отдаленность сделала всю деятельность Лунца фактом, без которого неполна история русской советской литературы. Что давно пора освободить эту официальную историю от одного из намеренных или даже злонамеренных ее заблуждений.
План сборника был послан в Секретариат (29 января 1968 г.), и Секретариат постановил поручить правлению издательства «Советский писатель» «рассмотреть вопрос об издании сочинений Лунца и воспоминаний о нем». Казалось бы, все трудности были позади. На деле они предстояли. Хотя «Советский писатель» как орган Секретариата обязан был выполнять все его решения, на деле эти решения не значили для издательства ровно ничего, и оно на них, вульгарно выражаясь, плевало. Издавая в огромных тиражах бездарные произведения членов Секретариата, оно пользовалось во всех случаях, в том числе беззаконных, его безусловной поддержкой. Для этого существовала (и существует) формула: «рассмотреть вопрос», а как будет решен вопрос, этим Секретариат не интересовался. Короче говоря, в подобных делах Секретариат зависел от Лесючевского, директора издательства, а не наоборот.
Доказать это совсем не трудно: когда наши хлопоты зашли в тупик, Федин, в растраченной душе которого еще брезжила память о покойном друге, лично просил Лесючевского издать сборник, хотя как председатель правления Союза писателей на административной лестнице стоял бесконечно выше его. Об этом рассказал мне сам Лесючевский в минутном припадке искательной откровенности, которые иногда случались у этого человека.
г
Все это происходило до нашего вторжения в Чехословакию в августе 1968 года, в литературном климате еще держались последние следы «потепления». Впрочем, мы надеялись даже не на эти быстро исчезающие следы, а, как я уже упоминал, на знаменитые имена: Горький, Федин, Тихонов, Шкловский.
4Нет необходимости с такими же подробностями рассказывать о «борьбе за литературное наследие Льва Лунца», как назвал свои записки Подольский. «Весь 1969 год, — пишет он, — прошел в попытках включить книгу Лунца в план издательства на 1970 год. О том, как вести эту борьбу, между членами комиссии проявились разные точки зрения. Они постепенно привели к разногласиям между мной и Слонимским. Возникший спор стал предметом обсуждения внутри комиссии. За весь год не удалось организовать встречи членов комиссии, чтобы на заседании обсудить трудные вопросы отношений наших с издательством. Поэтому переписка и разговоры — личные и по телефону — были средствами обсуждения этих вопросов». «Разногласия между членами комиссии» начались вскоре после отрицательных рецензий, принадлежащих профессору А.Западову и профессору А.Новикову. Первый испугался Слонимский — и не без оснований: в конце пятидесятых годов, когда я принимал участие в ревизионной комиссии Союза писателей, проверявших деятельность «Советского писателя», мне удалось разгадать несложную комбинацию, с помощью которой Лесючевский и Карпова возвращали «неугодным» авторам их книги. Карпова заказывала рецензию, заранее подсказывая ее содержание, а если попадался напористый литератор или книга не могла вызвать никаких возражений, заказывалась вторая рецензия, потом — третья, четвертая и так далее. Так, я обнаружил, что исторический роман А.Борщаговского «Русский флаг» удостоился тринадцати отрицательных рецензий. Конечно, не было ни малейших оснований отвергать роман, посвященный победе русских над английской эскадрой у берегов Петропавловска-Камчатского в 1854 году, тем более что стоимость рецензий, по моим предположениям, была близка к авторскому гонорару. Но, очевидно, Борщаговский чем-то не угодил руководителям издательства, и книга многократно отвергалась. Такой же тернистый путь предстоял сборнику Лунца, с той разницей, что в этом случае издательство вынуждено было действовать осторожно — тянуть, врать, отделываться неопределенными ответами и т. д. Упорным попыткам утопить книгу Лунца надо было противопоставить еще более упорные попытки спасти ее. Но увы! Члены комиссии вопреки тому, что двое из них были руководителями Союза писателей, под разными предлогами стали уходить от борьбы.
