Наум Синдаловский - Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор

Но с Пискаревским кладбищем она все-таки осталась связанной навеки. Когда в 1956 году на кладбище начали возводить мемориальный ансамбль, именно ей поручили написать памятный текст на центральной стеле. Выбитые на мемориальных камнях проникновенные слова «Никто не забыт и ничто не забыто» принадлежат ей. Они давно вошли в золотой фонд петербургской фразеологии и стали крылатыми. А прах самой Ольги Федоровны покоится на Литераторских мостках Волкова кладбища. Над ее могилой установлен простой деревянный крест с портретом поэтессы.

7

Понятно, что Петербург не может обладать монопольным правом на интернациональный состав своего населения. И другие города с более или менее крупным административным статусом славятся и гордятся своей многонациональностью. Эти города намного старше Петербурга. У них более древняя история. Рядом с их сединами Петербург с его десятью-одиннадцатью поколениями жителей, имевших место быть от его основания до наших дней, кажется непростительно юным. Скандинавские князья в Старой Ладоге, варяжские гости в Новгороде, немцы в знаменитой московской Лефортовой слободе появились задолго до основания Северной столицы. Да и предки многих героев нашего очерка выехали с иных земель в Московскую Русь в допетербургский период отечественной истории.

Но есть одно обстоятельство, позволяющее выделить Петербург из общего ряда подобных городов, – это уникальность самого возникновения Петербурга – вдруг, в непригодном для жизни месте, на самом краю империи, вдали от людских ресурсов, от природных богатств, от плодородной земли. Уже только одно это позволило превратить строящийся Петербург в уникальный полигон, лабораторию, где предоставлялась редкая возможность реализовать мощный потенциал наиболее пассионарной части как своих, так и иноземных народов. «Окно в Европу», прорубленное Петром Великим в 1703 году, открыло для этого невиданные возможности. В Петербург хлынул поток иностранцев из европейских государств, появилась армия иноязычных народов из собственных внутренних губерний. Потянулись на «вечное житье» в новую столицу потомки иностранных подданных, некогда явившихся на Русь княжить в Новгороде или Изборске, воевать на стороне Дмитрия Донского и Александра Невского, служить при дворе московского царя Алексея Михайловича.

Петербург с самого начала своего существования обладал такой магнетической силой, что созданные народной мудростью формулы: «От каждого порога на Питер дорога» и «Псковский да витебский – народ самый питерский» – в равной степени относятся как к своим собственным провинциалам, так и к выходцам из немецких, французских, польских, итальянских и иных земель. Все они по прибытии в Петербург становились петербуржцами в первом поколении.

Но в отличие от известной формулы «лоскутного одеяла», определяющего правила совместного сосуществования разных народов и национальностей, при котором границы между ними, как нитяные стежки между лоскутками на том самом пресловутом одеяле, все-таки заметны, Петербург был более склонен жить по иной формуле. Фигурально говоря, он стал «плавильным котлом», в котором все национальности переплавляются в единую общность, притом что расовые, этнические и иные особенности всех групп населения сохраняются. Универсальной дефиниции для подобной общности человечество пока еще не придумало, хотя региональный опыт такого именования в Петербурге уже есть. Так, если верить фольклору, на вопрос о национальности жители Петербурга все чаще отвечают: «Петербуржец».

Бродячие сюжеты европейского городского фольклора

1

В безбрежном тематическом море петербургского городского фольклора, отмеченного индивидуальной, чисто петербургской спецификой, встречаются редкие островки сюжетов, выходящих за исторические и географические границы Северной столицы. Это так называемые бродячие сюжеты, общие для мифологии абсолютного большинства крупных европейских городов. Они встречаются в легендах Лондона и Кракова, Варшавы и Праги, Парижа и Мадрида. Составной частью русской городской низовой культуры они стали одновременно с основанием Петербурга – первого европейского города России. Таких сюжетов немного. Условно их можно разделить на три группы: это легенды о призраках, о подземных ходах и кладах. И хотя эти легенды носят общеевропейский характер, важно понять не только, как и когда они появились в Европе, но и в чем их принципиальное отличие от петербургских легенд на ту же тему. Еще раз подчеркнем: речь идет исключительно о городском фольклоре. Легенды о сокровищах египетских пирамид, золоте Трои, богатствах скифских курганов или ценностях, покоящихся на дне морей и океанов, к ним отношения не имеют.

Начать придется издалека. В V веке нашей эры прекратила свое существование великая Римская империя во главе с вечным городом Римом, опустошенным, разграбленным и разрушенным дикими ордами восточногерманских племен: сначала (в 410 году) – вестготами и затем (в 455 году) – вандалами. В исторической памяти человечества благодаря этим драматическим событиям появилось понятие «вандализм», означающее бессмысленное уничтожение художественных ценностей. Казалось, Рим был стерт с лица Земли и навсегда канул в Лету, мифическую реку вечного забвения. Но в XIII–XIV веках нашей эры европейская цивилизация, проплутав чуть ли не тысячу лет по темным столетиям Средневековья, неожиданно проявила интерес к культурному наследию Древнего Рима. Началась эпоха Возрождения, сопровождавшаяся бурным развитием литературы, живописи, архитектуры и других изящных искусств.

Казалось бы, и городской фольклор, как один из жанров искусства, должен был получить импульс для своего развития и расцвета. Однако сразу это не произошло. Во-первых, городов в современном понимании этого слова еще не было. Старые античные полисы в качестве образцов для подражания не годились. Такие демократические признаки древних греческих и римских городов, как форумы для собраний, театры, ипподромы и цирки для представлений и состязаний, гимнасии для обучения и физического воспитания, семейные и общедоступные термы для отдыха и гигиены, общественные здания для управления и обеспечения жизнедеятельности крупных населенных образований, средневековой Европе были незнакомы. Экономические, политические и общественные формы феодальной жизни тогдашней Европы такой роскоши пока еще позволить себе не могли. Во-вторых, примеров городского бытового фольклора в античном мире вообще не было. Языческий фольклор Древней Греции и Рима, героями которого были олимпийские Боги и земные Герои, как правило рожденные божественными родителями, жестоко преследовался христианской религией. Ветхозаветные же и евангельские тексты фольклором как таковым не считались. Для них был даже изобретен специальный термин – библейские сказания. Подвергать сомнению достоверность изложенных в них фактов никому не дозволялось. Все эти тексты были канонизированы церковью, и уже только поэтому выпали из поля зрения низовой культуры.