Илья Амурский - Матрос Железняков

Удивительно для других народов и характерно для России: может отсутствовать провиант, фураж и предметы первой необходимости, отсутствуют школы, приюты и т. п., но зато повсюду, где ступила нога российского администратора, мгновенно выросли полицейские, жандармские управления, тюрьма, арестные и прочие злокачественные учреждения.

В Трапезунде, Платанах и здесь, в Ризе, всюду поражает изобилие полицейских и жандармов.

Взятка — законный грабеж процветает и дает обильную жатву нашим хранителям и блюстителям закона-беспорядка, закона-поработителя…

13 сентября. Арестный дом.

Всю ночь шел дождь. В камере открылись течи, и полно на полу воды. Стекол нет. Весь вечер Старчук рассказывал о своей жизни, о действительной службе, о женитьбе…

Долго не спал, и вся жизнь длинной лентой прошла перед глазами.

Надо трогаться вперед за тем, к чему стремишься…

Быть или не быть? А так жить не хочу…

Только бы вера в людей, в лучшую жизнь не ослабла…

Да здравствует жизнь-море и могучая свобода, как океан!..

Старчук спит… Дождь, свист, и на море шторм…

14 сентября, утро.

Дождь и ненастье. Заснул прошлую ночь поздно, и сон был кошмарный.

Сегодня четвертый день. Насилу привезли горячую пищу, хотя пришлось обращаться к дежурному офицеру.

Что правит миром? Добро или зло? Ложь или истина?

Человеку, как существу высшему, дан разум, даны добродетели и пороки. Все это кто-то перемешал: добро и зло сплелись плотно и неразлучно всюду следуют вместе.

Пошедшему навстречу жизни-шторму не следует бояться гибели. Горе тому, кто испугался вида страшилищ — седых стариков-валов! Будь он полон познаний, все равно погибнет, не пройдя и трети пути.

Кости брошены. Игра началась. Кто победит? Хладнокровие, смелость, решительность!..»

Через несколько часов «Принцесса Христиана» должна отплыть. Уже полностью закончена погрузка, и поднимаются пары. Можно отдавать последние распоряжения об отходе. Но Каспарский все еще не делает этого.

Прибывший транспорт «Принц Ольденбургский» доставил служебную почту. Среди документов, присланных из пароходства, было письмо из морской жандармерии.

Каспарский вскрыл пакет. Часть письма, оказавшись приклеенной к конверту, порвалась. Можно было разобрать только слова: «…дезертир с Балтийского флота, государственный преступник Анато… — Далее сообщались приметы: — Рост 2 аршина 84/3 вершка, объем груди — 197/3 вершка, вес 4 пуда 4 фунта. Правильные черты лица. Глаза голубые. Слегка вьющиеся черные волосы. Взгляд смелый. Характер — гордый. Прямая, твердая походка».

Жандармским управлением предписывалось при обнаружении дезертира сообщить о нем в Новороссийск или в Одессу, установив по пути негласное строжайшее наблюдение за ним.

В каюту вошел Митрофанов.

— Вот, ознакомьтесь, Николай Михайлович, — только что получил с очередной почтой, — сказал Каспарский, протягивая своему помощнику письмо.

Прочитав его, Митрофанов ответил:

— Вне всяких сомнений, речь идет о Викторском. Имя подходит, а приметы прямо с него списаны. К тому же я как-то недавно обратил внимание на его верхнюю одежду — не иначе, как перешитый бушлат.

— Все это, может, в действительности и так, но для нас сейчас главное — скорее дойти до места назначения. А там уж пусть полиция разбирается. Ей видней, что делать с Викторским. Вам же придется немедленно отправиться к начальнику тюрьмы и объяснить, что у нас не хватает кочегаров, а эти арестованные за драку наши матросы срочно нужны для работы на судне. Идем с военным грузом по назначению командующего фронтом.

Старчука и Железнякова вернули на «Принцессу Христиану». Каспарский вызвал их к себе и заявил:

— Надеюсь, что отсидка в тюрьме послужит вам на пользу. Впредь будете вести себя как полагается.

Когда Железняков и Старчук вышли из каюты, Каспарский сказал своему помощнику:

— Теперь я окончательно уверен, что речь идет о Викторском. Я обратил внимание на его глаза. Ничего не скажешь, красивые… такие голубые, словно у ангела небесного…

— Но взгляд у него далеко не ангельский. Настоящий ястреб! иронически улыбнулся Митрофанов.

…Выход в рейс «Принцессы Христианы» несколько задерживался. С берега сообщили, что замечена подводная лодка. Но на рассвете Каспарский решил все же выйти в море.

И снова Железняков нес вахту в жаркой кочегарке.

На следующий день после выхода из Ризе «Принцессы Христианы» Железняков писал в своей заветной «Памятной тетради»:

«17 сентября. Рейд Платаны.

Стоим здесь. Будем выгружаться. В городе отсутствует все. Мясо достать страшно трудно. Команда голодает.

У берега моря стоит памятник с знаменитой надписью:

„Мир праху вашему, дорогие борцы за Русь и свободу народов. Вы спите крепким, непробудным сном далеко от дорогой родины, заброшенные сюда роковой судьбой. Волны морские будут одни напевать песни, и имена ваши золотыми буквами впишутся на страницах русской истории.

16 июня 1916 г.“

Спите мирно, серые чудо-страдальцы! Кто больше вас видел страданий? Кто больше, чем вы, испытал? Кто терпеливее, чем вы, нес всю жизнь тяжелый крест тирании буржуа и купцов?

Всю жизнь, полуголодные, забитые, запуганные, всегда в страхе за себя и свою голодную семью, вы терпеливо шли, неся этот крест безропотно, подчиняясь превосходящей вас силе. Пошли сражаться, и опять над вами висели смерть и издевательства, и вы погибли, а там, в тылу, свистят пули и падают окровавленные матери и дети на грязные мостовые улиц, и топчут их копыта жандармских лошадей. За что?

За то, что голодные осмелились сказать, что им хочется есть, что они голодны. Вы погибли, а вновь пополнивших ряды угощают ложью, вылетающей из не знающих утомления уст краснобаев — мелких газетных бумагомарак. И они смеются до слез, пьяные от успеха, и справляют оргии крови и мяса под музыку скрежета, плача, проклятий обезумевших от горя и голода матерей и умирающих в подвалах детей.

Прав автор надписи на памятнике, с какой бы мыслью он это ни писал: золотыми буквами запишутся имена ваши на мрачных и кошмарных страницах эпохи русской истории. И эти имена громко будут звать живых ко мщению. На долгие годы, века запечатлится в памяти народа кровавый след оргии тиранов-„миротворцев“.

Вот там, на горе, виднеются тесно прижавшиеся друг к другу маленькие белые кресты, словно извиняясь за то, что здесь пришлось им стать, напоминать об измученных телах, нашедших вечный отдых, омрачить этим привыкшие к художественным пейзажам взгляды тиранов-паразитов и их супруг. О, как противно, как больно, обидно становится на душе, когда какое-нибудь из этих „нежных созданий“ начинает причитать, артистически складывая руки, „душевно сожалея“!