Сергей Марков - Гарсиа Маркес

«Не было бы деда, — скажет уже всемирно известный писатель, — не было бы писателя Гарсиа Маркеса. Мне было восемь лет, когда он умер. С тех пор ничего значимого со мной не случалось. Сплошная обыденность».

В июне 1939 года Габито с медалью окончил начальную школу в Картахене-де-Индиас, но перспектива продолжения учёбы восторга в нём не вызывала, скорее наоборот — сама по себе учёба лишь отвлекала от ставшей уже любимой работы художника-оформителя и чтения книг. А читал он всегда, когда не спал, как отец, всё, что попадало под руку: журналы, газеты, инструкции… И книги, конечно: Дюма-отца, Жюля Верна, братьев Гримм, Марка Твена, Рабле, Фенимора Купера, Джека Лондона, Сервантеса и других испанских классиков, «Тысячу и одну ночь»…

Он читал и перечитывал особо головокружительные сцены из любимых «Ночей» (хотя названия книги ещё не знал, найдя без переплёта в старом сундуке деда):

«…B царском дворце были окна, выходившие в сад, и Шахземан посмотрел и вдруг видит: двери дворца открываются, и оттуда выходят двадцать невольниц и двадцать рабов, а жена его брата идёт среди них, выделяясь редкостной красотой и прелестью. Они подошли к фонтану, и сняли одежду, и сели вместе с рабами, и вдруг жена царя крикнула: „О Масуд!“ И чёрный раб подошёл к ней и обнял её, и она его также. Он лёг с нею, и другие рабы сделали то же, и они целовались и обнимались, ласкались и забавлялись, пока день не повернул на закат…»

Его завораживал, гипнотизировал процесс чтения, оно стало наваждением, вытесняя и подменяя собой реальную жизнь, которая впервые по-настоящему открылась в борделе, куда (в том числе и чтобы вернуть сына на землю) направил его отец.

Произошло это в городке Сукре, где с конца 1939 года жила семья. У отца-гомеопата наконец-то стали налаживаться дела, осенью (когда в далёкой Европе началась Вторая мировая война) начал пользоваться спросом его магический сиропчик «Г. Г.», который селянки применяли не только по назначению, но и для приворота, для повышения потенции своих мужчин, снижения веса и даже от сглаза. Однако Габо, так и не найдя в семье с отцом и матерью того, что давали ему дед и бабушка, обретая всё более явственное «чувство пути», в январе 1940 года воротился в Барранкилью и поступил в среднюю школу иезуитского колледжа «Сан-Хосе». В Сукре у родителей с тех пор он бывал лишь наездами, во время каникул.

В школе он учился на пятёрки и читал, читал, когда его товарищи на переменах гоняли футбольный мяч, играли в чехарду, прятки или бейсбол. Скоро ровесники прозвали Габито Стариканом. «Габо почти не занимался спортом, — вспоминал много лет спустя падре Игнасио Сальдивар, преподаватель литературы в первых классах колледжа „Сан-Хосе“, — был типичным интровертом, интеллектуалом и по-взрослому оценивал разнообразные жизненные ситуации и проблемы; он не был склонен к озорству и разным проделкам, в свободное время всегда был рад поговорить с кем-нибудь из преподавателей о книгах, о жизни и почти всегда высказывал свои соображения с позиции и точки зрения взрослого человека».

Двенадцатилетний Габо был худ, бледен, замкнут, часами мог сидеть, уткнувшись в книгу, или глядеть в пространство, о чём-то мечтая. Увидев в руках сына «Тысячу и одну ночь», отец сказал: «На-ка вот лучше отнеси записку и этот пузырёк твоей тёзке Габриеле в публичный дом на углу. И во всём её слушайся, она плохого не сделает, поверь отцу».

Тогда в Сукре Габриель узнал о существовании своей сестры и брата по отцу — Кармен Росы и Абелардо, оба были намного старше, чем он. А отец погряз в очередных сексуальных скандалах. Бродячих знахарей-шарлатанов в Колумбии называли teguas, о них ходили невероятные слухи, которые не принято было пересказывать при детях. Эти teguas не несли никакой ответственности ни перед кем — примерно так же, как многочисленные экстрасенсы-целители рубежа 1980–1990-х годов у нас, в СССР. «Лечили» они по-своему, применяя порой нестандартные методы. И в результате на отца Габито, Габриеля Элихио, пациентки неоднократно жаловались и даже подавали в суд за то, что во время действия анестезии он их насиловал, женщины беременели. Луиса, мать Габриеля, после семейных сцен поступала так же, как когда-то её мать в подобных случаях: признавала детей мужа своими. «Она очень сердилась, — вспоминал Гарсиа Маркес, — но брала детей в дом. Я сам слышал, как она сказала: „Не желаю, чтобы наша кровь разбрызгивалась по всему свету“».

Итак, не имея оснований отцу не доверять, Габито взял у отца склянку, записку и отправился в бордель «Ла Opa» (с почасовой оплатой по таксе). Дойдя до хорошо известной всем мальчишкам двери, он с замирающим сердцем постучал. Открыла женщина возраста его матери. Окинув мальчика взглядом и узнав, кто его послал, она пригласила Габито войти, взяла за руку, сделавшуюся влажной от волнения, и по тёмному коридору, по бесконечному лабиринту комнат привела в спальню без окон, с огромной неубранной кроватью. Там она молча его раздела, обнажила свои массивные смуглые груди с большими тёмными сосками и положила на них дрожащие руки мальчика — никогда в жизни Габо не видел голую женскую грудь так близко, тем более к ней не прикасался.

— Самый первый раз, говоришь? — уточнила женщина, расстёгивая ему брюки, но Габито в ужасе не мог произнести ни слова. — Обожаю девственных мальчишек! Не бойся, мой хороший. Тётя сделает тебе так сладко, что ты никогда не забудешь! — И, присев на кровать, наклонившись, начала — как принято у проституток. У неё были пухлые натруженные горячие губы и крепкий быстрый язык. Время от времени она поднимала глаза и снизу заглядывала в затуманенные обезумевшие глаза отрока. Достаточно возбудив, поборов его страх, она профессионально проделала с ним всё то, что за деньги делала с другими мужчинами, — но искренне и нежно, от души, как сама призналась. «Это было самым ужасным, что случилось в моей жизни, — рассказывал Габриель Гарсиа Маркес, — я совершенно не понимал, что происходит. Она меня изнасиловала. Я был уверен в том, что обязательно умру». — Умаешься с тобой, — сказала проститутка, доведя-таки Габито. — Надо бы тебе поучиться у своего младшего братика — у того сразу встаёт.

В Латинской Америке испокон веков это называется «послать мальчика за конфеткой».

Проститутка оказалась права — он на всю жизнь сохранил воспоминание о своей первой женщине и стал завсегдатаем борделей. Но об этом, — учитывая едва ли не сакральное значение в его творчестве эротики, секса, женских образов вообще и представительниц древнейшей профессии в частности, — отдельная глава. Здесь лишь отметим, что годы спустя то воспоминание воплотилось в романе «Сто лет одиночества», в образе Пилар Тернеры: «Восхищённый новой чудесной игрушкой, Хосе Аркадио теперь каждую ночь отправлялся искать её в лабиринте комнат… Днём, валясь с ног от недосыпания, он втайне наслаждался воспоминаниями о прошедшей ночи. Но когда Пилар Тернера появлялась в доме Буэндиа, весёлая, безразличная, насмешливая, Хосе Аркадио не приходилось делать никакого усилия, чтобы скрыть своё волнение, потому что эта женщина, чей звонкий смех вспугивал бродивших по двору голубей, не имела ничего общего с той невидимой силой, которая научила его затаивать дыхание и считать удары своего сердца и помогла ему понять, отчего мужчины боятся смерти».