Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Постепенно Артур возвращается в свое нормальное состояние, устанавливает в доме прежний порядок. Только одна Бертель нарушает правила. То она прячется за бархатными портьерами, ниспадающими до пола в кабинете отца или в гостиной, то в пять часов после полудня устраивает засаду на отца в просторной столовой, самой красивой комнате дома. Артур сидит за черным роялем, окруженный стенами из темного дуба, и прекрасная Марта следит за ним с портрета. Над складками пурпурных портьер ее карие глаза улыбаются в такт звукам рояля.

Фрида ревностно охраняет уединение отца. Но Бертель вторгается в него, всякими уловками обходя стоящую на страже домоправительницу.

«Есть у тебя бриллианты и жемчуга, есть у тебя все, чего жаждут люди, — звучат из уст отца под музыку Шуберта стихи Гейне. — Прекрасны глаза твои. Скажи, любимая, чего ты еще желаешь». Бертель слушает, затаив дыхание. Отец — тонкая натура. Но сейчас его обычно сдержанное, спокойное лицо изменилось, стало странным, чужим. Он словно бы уменьшился, обмяк. Глаза не отрываются от портрета на стене. «Я купил тебе жемчуга», — жалобы его нескончаемы. Взгляд жены на портрете полон любви и жалости. В звуках рояля колышутся, то вспыхивая, то погасая, воспоминания. Отец тонет в страданиях, вырывающихся мелодией из-под пальцев:

Для тебя — жемчуга и золото,Ибо сердце мое расколото.От любви ли, от жажды пылаешь?Я куплю все, чего пожелаешь.Мое сердце рвется на части.Что еще тебе надо для счастья?Сердцу больно под игом любви.Чудно светятся очи твои.

Бертель соприкоснулась с отцовской тайной. Лицо его осунулось от тоски и страданий. Его несчастье, его одиночество передаются Бертель, вызывая в ней нестерпимую жалость к отцу — ведь он страдает от того, что не сумел спасти любимую.

Лотшин права: эпидемия гриппа унесла на тот свет многих. Невозможно было спасти мать. Отец играет произведения Шуберта и Бетховена, и эти звуки смягчают в его душе боль и тяжесть утраты.

Бертель следит за каждым его шагом, и боль скрепляет их невидимой нитью. С того дня, как отец вернулся домой, он избегает дочь, не обращается к ней, как к малышу Бумбе: «Идем, дорогой мой, погуляем немного по саду». Отец протягивает руку любимчику и ведет его по садовым тропинкам. Они переходят от дерева к дереву, от цветка к цветку, и отец рассказывает ему о свойствах растений, всему, чему учил его садовник. Но она, Бертель, черная, как ворона, стоит в стороне, ибо нет у нее симпатичных веснушек на лице и рыжих до красноты кудрей. Бумба хвастается, что все его любят, балуют, и он прав. Отец не наказывает его за то, что он врывается в его кабинет, когда ему заблагорассудится. Бумба усаживается отцу на колени, смешит его своими шалостями. Отец гладит его кудри с нескрываемой любовью, и это вовсе не связано с днем рождения малыша. Иногда вечером отец поднимается в его комнату — пожелать любимчику спокойной ночи и поцеловать его в лоб. И Бумба спрашивает:

«Почему у всех детей есть мамы, а у меня нет?»

«И у тебя есть мама. Она все время с нами».

«Расскажи мне про нее».

«Что бы ты хотел услышать?

«О гусях. Как они атаковали маму».

Бертель прижимает ухо к двери, и ревность бушует в ней. Лотшин говорит, что она большая и умная девочка, и не надо ей рассказывать сказки, которыми потчуют малых детей. Добрая старшая сестра не может понять всей серьезности проблемы, которая мучает младшую. Каждый раз, когда отец натыкается на нее в длинных коридорах, в гостиной или столовой, он отворачивает голову.

«Лота, отец меня не любит. Не смотрит на меня, потому что я черна и не так красива, как все остальные».

«Тебе это только кажется. Отец о тебе заботится больше, чем обо всех остальных».

«Нет, Лота, он даже не смотрит на меня».

Перед Бертель маячит взгляд отца, холодный, уклоняющийся. Порой он полон отчаяния и беспокойства, порой — удовлетворения и гордости, а порой — глубокой тоски. Невыносимо для нее выдерживать его разочарованный взгляд. И вовсе неверно, что отец именно ее любит больше всех, ибо она похожа на мать. Отец отталкивает ее, потому что она уродлива, да и характером не походит на своих сестер и братьев. Бертель прячется по темным углам дома, уходит мыслями в глубины своей души. Конечно же, Лотшин понимает, что сестренка тоскует по матери, и потому старается больше играть с ней.

Волшебство и святость таятся в темных застывших портретах матери. Бертель получила из маминых рук маленькую коричневую шарманку, последний ее подарок. Колыбельная песня Брамса звучит из шарманки и проникает в детскую душу. Девочка слоняется из угла в угол, поглаживает зеленые шелковые портьеры и такое же покрывало на пустой постели. Лотшин видит, как сестра вдыхает запах, заполняющий комнату, и говорит, что отец любил особые духи матери — смесь лимона, масел, разных ароматных растений. Бертель открывает шкафы, разглядывает одежды из бархата, роскошных мехов, зажмуривается, уткнувшись носом в мягкие шелковые ткани, аккуратно сложенные в ящики. Ароматы пульсируют, распространяясь от парфюмерии, маникюрных наборов, гребней из слоновой кости, Все это в сумрачной комнате матери кружит ее голову, ввергает в священный трепет.

«Они сделаны из слоновых бивней, Бертель», — Лотшин показывает ей столик с косметикой. Большой поднос из слоновой кости загружен разными вещицами из той же слоновой кости — гребнем, щетками, флаконами, крохотными бутылками с духами, фигурками животных. Бертель так хочется прикоснуться к этим вещицам, но рука непроизвольно прячется за спину. «Бертель, это мамино наследство. Она хочет, чтобы ты играла с этими вещицами», — говорит Лотшин и оттягивает цепь настенных часов с кукушкой. Раздаются звуки вальса Штрауса. Зрачки девочки расширяются при виде танцора и танцовщицы, которые выглядывают, сменяя друг друга, из окошечка часов, тоже сделанных из слоновой кости. «Бертель, расскажи мне историю танцора». История длинная, Лотшин два-три раза оттягивает цепь часов. Бертель, можно сказать, импровизирует, сочиняя историю о принце-танцоре и горькой участи танцовщицы. Лотшин повязывает шелковый платок матери на голове девочки, и сказка удлиняется. Танцовщик объясняет танцовщице, почему, как наказание, на ее голове образовался нарост. Принц устроил засаду и ждал, когда она выйдет из домика слоновой кости, и приказал ей танцевать. Она возражала. Тогда он выхватил меч и убил ее. Лотшин слушает молча, погрузив руку в глубокий серебряный сосуд. Затем предупреждает: «Нельзя трогать вещи матери без разрешения».

Внезапно Бертель трясет головой. Венецианское зеркало матери пугает ее. Нескладная, с гривой черных волос девочка, взирающая из глубины зеркала, отпугивает ее. «Давай, поиграем в дочки-матери», — Лотшин отгоняет от сестренки страх. Девочка растягивается на оранжевом ковре, пряча лицо в серебряный сосуд, хнычет.