Джордж Грайдер - Боевая рыбка

Нам не повезло. Оставалось только облизываться. Иначе было с авиатранспортом. Он, мы чувствовали, был наш.

В те первые дни войны на Тихом океане авиатранспорт считался почти невероятной удачей для подводной лодки. Лучшими достижениями для наших подлодок было потопление поврежденного японского авианосца "Сорю" подводной лодки "Наутилус" у острова Мидуэй и тяжелого авианосца старой, доблестной "S-44" в день после ужасной битвы при острове Саво, вслед за высадкой морской пехоты на Гуадалканале. Теперь мы вдруг увидели в перископ авианосец "Рюдзе". Если бы мы торпедировали его, это был бы первый полностью боеспособный и укомплектованный авианосец, потопленный одной из наших подлодок. Когда разнеслась весть о том, что обнаружено большое судно, наши моряки были вне себя от возбуждения.

Было раннее утро 5 октября. Мы находились в южной части нашего сектора патрулирования, на некотором расстоянии к юго-западу от островов Трук, когда авианосец и два эсминца, двигавшееся со скоростью четырнадцать узлов, были обнаружены в перископ на расстоянии примерно пять с половиной миль. Авианосец был по отношению к нам под углом в 60 градусов справа по борту, и это означало, что хотя мы не лежали на курсах резкого сближения, но могли превратить эту позицию в боевую.

Но мы этого не сделали. Мы сократили дистанцию примерно до семи тысяч ярдов, а затем наблюдали, как он скрылся невредимым. После того как он прошел мимо, мы всплыли на поверхность среди бела дня. Это был куш, достойный того, чтобы рискнуть ради него, и мы стали преследовать в надводном положении, по шквал с дождем заставил нас закончить преследование.

Десятки факторов, человеческих или технических, могли привести к тому, что мы упустили свою удачу; теперь это не важно. То, что ничего не стоило, я полагаю, так это такое чувство, как разочарование, которое могло охватить участников этих событий. Конечно, то, что мы упустили "Рюдзе", было одним из самых важных, хотя и негативных моментов, которые мы пережили за все время патрулирования. Он внес смятение в нашу уверенность в себе, веру в нашу лодку и нашу боевитость в целом. Нам приходилось жить с памятью об этом всю войну. Для некоторых из нас, я думаю, это событие стало не более чем память о былом, но другие почти наверняка в последующие месяцы под его влиянием впадали в крайности, либо проявляя нерешительность, либо - безрассудную храбрость. Во время войны, как и в мирное время, неслучившееся событие зачастую более важно, чем многие события, которые произошли.

Два дня спустя, понурые и обескураженные, мы покинули назначенный район и направились домой. И теперь, как будто давая нам надежду на новый шанс показать себя, судьба вмешалась, спасая наши жизни.

Мы были в районе Маршалловых островов, вне опасной акватории и шли в надводном положении. Роджер Пейн и я несли утреннюю вахту, командир был на мостике, и обстановка казалась безмятежной и мирной. Наш радар периодически сканировал небо в поисках самолетов, по крайней мере мы надеялись на то, что он это делал, наши сигнальщики были настороже, и мы чувствовали себя в безопасности, веря в то, что враг остался далеко позади. Первым сигналом опасности для меня стал неожиданный сигнал ревуна к экстренному погружению. С мостика в кормовой части я перешел на носовую часть, чтобы последовать за другими вниз к люку, и вдруг увидел причину тревоги.

Впереди нас низко над водой и на дистанции всего в полмили летел японский "Мицубиси-97"{2}. Как он смог подобраться так близко, прежде чем был замечен? Нам, похоже, был конец. Самолет шел прямо на нас с открытым бомбовым отсеком. Он будет над нами, прежде чем я успею закрыть люк. Если когда-либо и была предрешена участь подлодки, то относительно "Уаху" это был тот самый случай.

Мы ушли под воду. Это был пустой номер, даже ошибка при том условии, что самолет находился уже настолько близко, но мы действовали рефлекторно и погружались. А когда ускользнули под воду, как были уверены, в последний раз, то ожидали взрыва.

Невероятно, но взрыва не последовало. Напряжение все нарастало, и молчание уже становилось невыносимо. Затем постепенно и с опаской мы начали на что-то надеяться.

Мы удалились на много миль, прежде чем по-настоящему поверили в нашу удачу. По какой-то совершенно необъяснимой причине японец не сбросил бомбу. Заклинило ли ее? Закоченела ли у летчика рука на рычагах управления в последний момент? Какова бы ни была причина, он упустил возможность, которая бывает у пилота бомбардировщика раз в жизни. Вспоминая о "Рюдзе", мы почти сочувствовали ему.

Итак, мы вернулись в Пёрл-Харбор, несколько стыдясь теперь за свое единственное маленькое грузовое судно, но неожиданно счастливые, что вообще вернулись. "Уаху" встала в сухой док, где наружную крышку торпедного аппарата номер 6 отрезали и было установлено, что роковая вертушка сделала несколько поворотов, но недостаточно для того, чтобы привести в боевое состояние застрявшую торпеду. И когда эта и другие неполадки на "Уаху" были устранены, ее офицеры отправились на две недели на Гавайи для отдыха и восстановления сил.

Уже стало традицией, что, когда вы возвращаетесь после патрулирования, сменный экипаж идет на борт, чтобы произвести ремонт и привести лодку в боевую готовность, в то время как ее основной экипаж сходит на берег и на две недели забывает о подводных лодках, войне и, собственно говоря, обо всем. Тот, кто установил эту традицию, знал, что делает. Требовалось около двух недель для того, чтобы избавиться от напряжения.

Я был вдвойне рад возвращению, потому что корабль моего брата Джона крейсер "Миннеаполис" был в Гонолулу, когда мы прибыли. Брат служил штурманом на "Миннеаполисе", который входил в боевой контакт с противником у Гуадалканала, и торпеда, выпущенная из японского миноносца, разнесла его носовую часть. У них был длительный, трудный и опасный переход назад в Пёрл-Харбор. Джон был на дежурстве в день, когда мы прибыли, но на следующий вечер он приехал на Гавайи, и мы чудесно провели время, разрешая все мировые проблемы, выигрывая войну и решая наше собственное будущее.

Я писал длинные письма Энн и Билли, рассказывая им о том, что мы надеялись лучше проявить себя в следующем походе, и уверяя их в том, что, по всей вероятности, я приеду в отпуск домой не позднее следующего лета.

И я часто ходил плавать в бассейне базы подводных лодок.

Однажды в бассейне я случайно встретил другого пловца, и, прежде чем сами осознали, мы уже соревновались, подобно двум мальчишкам из разных концов города, которым довелось встретиться в водоеме. Я вообразил себя пловцом (я был капитаном команды пловцов в Военно-морской академии и входил в команду Всеамериканского клуба ватерполистов), что едва ли было большой заслугой, если учесть, как мало команд по водному поло в Соединенных Штатах.