Роза Эпштейн - Книга Розы

Отдежурили мы ночь. Утром повозка конная за нами пришла – в барак ехать. Я на повозку села, а Зойка – верхом на запряженную лошадь. Доезжаем до места, девчонка спрыгивает с лошади и попадает ногой на металлический обруч, который там почему-то оказался. Другая сторона обруча резко поднимается и ударяет ее прямо по виску – Зойка падает замертво.

Это жуткое предсказание и ужасная смерть цветущей юной девушки потрясли нас всех. Потому и сохранилось в памяти.

Друг Ледика Франк, по национальности немец, страшно боялся, что его не возьмут на фронт. Немцев же высылали на лесоповал. Моя соседка Тамара Христиановна рассказывала (она там работала), что среди ссыльных были и студенты, и медики. Ледик привел к нам Франка и попросил поговорить с отцом: может, что присоветует. И отец спросил:

– Франк, ты комсомолец?

– Да.

– А можно ли тебе доверять?

– Соломон Борисович, можно.

– Тогда вот что: спрячь документы. И пусть твои друзья, человека четыре, покажут, что их украли. У вас там, я слышал, цыгане возили на лошадях зерно из-под комбайна на элеватор и воровали. Могли и документы украсть. Пойдешь к военкому и скажешь, что фамилия твоя Франков, а зовут, к примеру, Петром. А ребята пусть это подтвердят.

Отец вначале сам позвонил военкому и попросил:

– Выслушай ребят внимательно. Дочка клянется, что все это правда, она тоже с ними была там, в зерносовхозе «Горняк». Помоги – не в тюрьму же парень просится.

Военком был в курсе, что в этот совхоз посылали молодых. Поверил и дал парню направление в армию.

Киев к тому времени наши уже сдали, и проверить достоверность заявления Петра Франкова не смогли.

В 1945 году Франк приехал в Сталино, нашел отца:

– Соломон Борисович, я пришел вам поклониться.

На груди у него была медаль «За отвагу».

Ледик был единственным, кто меня по-настоящему любил. И понравился мне порядочностью – интеллигент в лучшем смысле слова. Потому и храню семьдесят лет его фотографию. И я перед ним очень виновата, тем, что не разрешила ему себя поцеловать. Ну не идиотка? Мне ведь уже исполнилось шестнадцать лет. Мы сидели в скверике, он спросил:

– Роза, можно я тебя поцелую?

А я говорю:

– Ледик, ты что? Посмотри, сколько людей кругом! Нет, конечно!

Это было уже после возвращения из зерносовхоза «Горняк». Ледик и Франк вернулись вместе с нами в Сталино, так как Киев уже заняли немцы. В это время Белла прислала отцу письмо из Коканда. Писала, чтобы мы ехали к ней, что обеспечит комнату для всей семьи. И я сказала про это Ледику и адрес дала: город Коканд, улица Жданова, 65. Забегая вперед, скажу, что, когда мы эвакуировались, Ледик пошел на фронт. Писем от него не было. Но однажды я зашла на Главпочтамт и вдруг получаю там письмо «до востребования» – треугольник от Ледика. Он писал: «Розик, не знаю, получишь ты мое письмо или нет, но на всякий случай пишу, для того, чтобы ты знала мой обратный адрес…» Послание было очень теплое, нежное. И я тут же на почте написала ему ответ. Призналась в любви: «Ледик, ты прости, что не позволила себя поцеловать. Но сейчас я тебя мысленно целую…» Хорошее письмо получилось. Он ответил также на «до востребования»: «Читали всем взводом твое письмо. И все за меня радовались…»

Служил Ледик где-то в пехоте рядовым, поскольку забрали его с третьего курса и отправили сначала в зерносовхоз, а потом – в армию. Видимо, он погиб на войне. Иначе бы обязательно меня разыскал, даже по адресу в Сталино.

С эвакуацией мы задержались, потому что отец отвечал за организацию эвакуации предприятия. Когда же пришло время нам эвакуироваться, отец меня отправил попрощаться с Серафимой Ивановной, женой Леньки Бухтиярова, и ее детишками. После смерти моей мамы она меня пригрела: накормит, кусок мыла даст. Я дружила с их дочкой Галей, а с сыном Вовкой-второгодником училась. К тому времени их семья жила в Гладковке (маленький шахтерский поселок, названный по фамилии трагически погибшего директора шахты) в своем доме. Полдома занимала семья, полдома – пивнушка, где торговала пивом жена Лени.

Ну, я и поехала. Приезжаю в поселок, иду и вдруг слышу крик-шум. Смотрю: в канаве сидит пьяный дядя Леня, его лупят шахтеры, а он только руками прикрывается и кричит:

– Бей жидов – спасай Россию!

Ну, думаю, убьют. И давай просить:

– Дяденьки, не бейте, пожалуйста!

Упросила. Помогла соседу вылезти из канавы, кое-как довела до дома – весь в грязи, на ногах еле держится – он беспробудно пил. А Серафима Ивановна увидела нас и сердито так спрашивает:

– Что ты эту мразь ведешь сюда?

– Так это ж дядя Леня!

– Подлец он, а не дядя Леня.

Но рубашку с мужа сняла, бросила в таз с замоченным бельем.

– Дай ей денег, они эвакуируются, – сказал ей дядя Леня. – И дай продуктов.

И Серафима Ивановна дала мне 400 рублей, десять кусков черного мыла хозяйственного и три куска туалетного. Сложила все в торбочку. Очень нам это все пригодилось, пока добирались до Коканда.

Глава 8

«Вставай, страна огромная»

Осенью 1941-го, когда началась эвакуация из Сталино, сестра Рая, узнав, что больницу, где находились ее друзья, не собираются вывозить, а хотят разместить где-то в деревне, пошла на железнодорожную станцию к начальнику. Уговаривала, слезно просила отправить немощных студентов-медиков, которые из-за болезни даже ходить не могут. И уговорила ведь – посочувствовал начальник станции парням, в какой-то эшелон их пристроил.

Сама же Раечка вместе со всем своим курсом выпускников-медиков отправилась на фронт. 144-й медсанбат 124-й стрелковой дивизии, в котором ей предстояло служить ординатором, формировался на станции Ясиноватая. Оттуда она прислала отцу письмо с просьбой:

«Папа, попробуй мне достать сапоги хотя бы 37-го размера. А то я два шага делаю в сапоге, а третий уже с сапогом. Ноги растираются». Дело в том, что у миниатюрной Раечки ножки были 33-го размера. Отец, конечно же, выполнил просьбу дочери. Дядя Гриша, сапожник, стачал ей сапоги, которые пришлись впору. А наша мачеха Берта Абрамовна предложила:

– Я схожу на базар и попробую купить Раечке шелковую комбинацию. Вши не держатся в шелке, а она же врач – ей нельзя завшиветь.

Берта купила две комбинации: розовую и белую. Стали мы на семейном совете решать, как отвезти сапоги и белье в Ясиноватую. Рая в письме прислала справку: «Эпштейн Р. С. находится в Ясиноватой по месту службы». Инициалы совпадали полностью только с моими. А в автобусах шли проверки. Поэтому и поехала к сестренке я. Это был последний раз, когда я ее видела. А в 1942 году с ней встречалась сестра Груня в Харькове.

Белла с Анатолием в предвоенные годы жили в Москве. Сестра, став начальником участка Метростроя, вся ушла в работу. Она готова была дневать и ночевать на участке. Ее высоко ценили как специалиста и потому вынужденно мирились с ее беспартийностью. В то время стать даже самым маленьким начальником имел шанс только член Компартии. Но Белла, дочь убежденного коммуниста с 1918 года, категорически отвергала любой намек на вступление в партию: