Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991

— Для того чтобы книга возникла, обычно нужен какой-то внешний толчок, событие?

— Я вспоминаю, как мы писали нашу первую повесть — «Страну багровых туч». Нам ужасно не нравились уже написанные космические эпопеи. Не нравились какие-то картонные герои, гуляющие по фантастической литературе. Нелепо получалось: летят в космосе два профессора и всю дорогу объясняют друг другу, как устроен космический корабль и что их ждет на чужой планете. Не роман, а популярная брошюра из серии «Есть ли жизнь на Марсе?». Или еще нелепее: перед полетом загружают в трюм космического корабля подарки со всей Земли и даже как венец несуразности мраморную глыбу с комнату величиной, из которой космонавты на Марсе изваяют себе памятники.

— Это поразительно далеко от современных космических исследований.

— А мы очень любили А. Дюма, и возник замысел создать современных мушкетеров, рыцарей без страха и упрека, но на уровне современных знаний, вооруженных по последнему слову техники.

<…>

— Так и рождались сюжеты?

— Сначала проблема — что-то происходит в мире, что-то тревожит, вызывает сочувствие или ненависть, любовь или жалость. Проблема употребления наркотиков как одного из основных факторов деградации человека вылилась в повесть «Хищные вещи века». «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света» — разговор об ответственности личности перед человечеством. «Понедельник начинается в субботу» — сказка об ученых, «Трудно быть богом» — роман о непрерывности истории и ответственности человека перед ней.

<…>

А во второй половине июля АН в третий раз посещает Саратов. Позже, когда готовился очередной хронологический сборник публицистики АБС «Стругацкие о себе, литературе, мире», об этом посещении в нем сообщалось так.

Необходимые пояснения

<…>

Третья же поездка была по части встреч и выступлений самой плодотворной: Аркадий Натанович трижды встречался в различных дворцах культуры Саратова и Энгельса с читателями, был гостем саратовского КЛФ «Отражение», беседовал с местными переводчиками. Это было в двадцатых числах июля 1985 года.

По итогам встреч удалось в 1985 и 1990 годах опубликовать в общей сложности 8 материалов, из них 5 — Р. Арбитманом и автором этих строк (три оригинальных и два — фрагменты более полных публикаций). При подготовке данного выпуска необходимо было решить, все ли эти тексты и в каком виде следует представить. Внимательно изучив как опубликованные версии выступлений, так и многочисленные фрагменты, никогда не попадавшие в печать, но оставшиеся в наших записях, мы пришли к наиболее, видимо, разумному решению: собрать ВСЕ имеющиеся у нас материалы встреч в три больших и достаточно самостоятельных блока, представляющих при этом в целом результаты всех пяти бесед и выступлений Аркадия Стругацкого с читателями и переводчиками нашего города в июле 1985 года.

<…>

Итак, все то, чем группа «Людены» располагает по визиту Аркадия Натановича Стругацкого в Саратов летом 1985 года, мы можем, наконец, с максимально доступной полнотой представить нашим читателям.

<…>

Встречи с интересными людьми, организованные обществом книголюбов, — не редкость для саратовцев. Но в июле им особенно повезло. Еще не успели обменяться мнениями о недавних выступлениях Булата Окуджавы, как стало известно, что в город приехал писатель-фантаст Аркадий Стругацкий.

<…> Интересно, что за последние четыре года Аркадий Натанович приезжает в Саратов уже третий раз.

«Связи мои с Саратовом необыкновенно прочны, — объясняет он. — Мне полюбился ваш город, здесь у меня много друзей. Очень люблю Волгу, а здесь хорошая Волга, широкая. К тому же — поездом к вам очень несложно добираться…»

<…>

Как вы относитесь к людям, которые: а) не любят фантастики; б) читают только фантастику?

А. СТРУГАЦКИЙ: Трудно и несправедливо было бы, видимо, с моей стороны строить свое отношение к людям исходя из того, читают ли они фантастику или нет. Есть такая гипотеза, что способности к чтению фантастики чем-то сродни врожденным музыкальным способностям. Я не могу винить людей, не любящих фантастику. Но есть люди, которые с отвращением относятся к фантастике современной, но с восторгом читают Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Кафку. Спросите знатока реалистической литературы, можно ли отнести к фантастике «Шагреневую кожу» Бальзака, — он наверняка будет в затруднении… А одну фантастику читают, по-моему, одни детишки, и рано или поздно у них развивается интерес к реалистической литературе. Что мне нравится в литературе? Как прозаик мне страшно нравится Окуджава. И слушать его пластинку для меня — праздник. А вот лично я с ним почти не знаком. Я очень любил Владимира Высоцкого, мы долго были большими друзьями, он часто пел у меня. Я считаю, что Высоцкий — это энциклопедия современной русской души, он насквозь социален, и любят его именно за это, а не за лирику.

Из современной советской литературы люблю А. Толстого, «военных» прозаиков — К. Симонова, Г. Бакланова, В. Быкова. Очень талантливая книга — «В августе 44-го» В. Богомолова. Люблю Ю. Трифонова. Еще осмелюсь сообщить (сижу достаточно далеко от вас и надеюсь от плевков не пострадать), что очень и очень люблю и ценю Пикуля. (кому это понравилось, те могут похлопать.) Мы с братом очень любим Булгакова. Булгаков как гора возвышается над нами и держит нас в тени своего гения. Литература — горный хребет, над которым торчат пики: Пушкин, толстой, Достоевский, а в наше время — Булгаков. Его романы — поистине волшебные книги. Он так велик, что даже не вызывает зависти, как нельзя завидовать господу богу. Но творчество Булгакова не успело оказать на нас влияния: мы слишком поздно прочитали «Мастера и Маргариту» и «Театральный роман», когда уже сформировались как писатели. Если бы эти книги попали в наши руки хотя бы на десять лет раньше, Стругацкие были бы другими… <…>

<…>

А. СТРУГАЦКИЙ: Наша новая повесть носит несколько, признаю, одиозное название «Хромая судьба». Да и ее содержание для нас, братьев Стругацких, необычно. Здесь нет ни контактов с иными цивилизациями, ни полетов в иные миры, здесь не ставятся морально-этические проблемы глобального масштаба. Действие происходит три года назад в зимней Москве. Герой повести — пожилой и довольно потрепанный жизнью рядовой московский писатель Феликс Сорокин, человек моего возраста и с моей же неудовлетворенностью работой. В центре повести — странные совпадения в его судьбе с тем, что он писал или собирался писать в своей жизни. Там некий институт лингвистических исследований Академии наук СССР заключает контракт с Союзом писателей (в повести он назван по-другому): каждый писатель должен представить в институт несколько страниц любого своего текста. Цель — якобы определение языковой энтропии. И вот наш герой направляется в этот дом на Банную…