Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин

В Верховном тайном совете действия Аграфены и Алексея Бестужевых оценили как весьма опасные, поскольку они планировали опереться на помощь «чужестранних министров», а значит, могли поделиться с ними государственными тайнами. И хотя Михаила и Алексея Бестужевых не тронули, и они оба остались на своих постах, но их отца, как мы знаем, немедленно вызвали из Курляндии и подвергли опале. Все бумаги его были изъяты и опечатаны. Анна Иоанновна с Бироном в это время были в Москве на коронации Петра II, и, конечно же, Остерман и братья Левенвольде сообщили Бирону о том, как старший Бестужев-Рюмин назвал нового фаворита герцогини «канальей».

К концу царствования Петра II Верховный тайный совет состоял из пяти членов: канцлера графа Г.И. Головкина (1660—1734), вице-канцлера, действительного тайного советника барона А.И. Остермана (1687—1747) и действительных тайных советников князей Д.М. Голицына (1663—1737), В.Л. Долгорукого (1670—1739) и А.Г. Долгорукого (? — 1734). 19 января 1730 года Верховный совет в Кремлёвском дворце объявил собранию высших чиновников империи о смерти императора и о своём решении призвать на трон курляндскую герцогиню и племянницу Петра I Анну Иоанновну.

Как известно, члены Совета постановили ограничить власть будущей императрицы так называемыми кондициями и ввести в России нечто вроде конституционной монархии. Оказавшийся в Москве опальный П.М. Бестужев-Рюмин деятельного участия в событиях зимы 1730 года не принимал. В числе дворян, поставивших с 5 по 8 февраля свои подписи под кондициями верховников, членов семьи Бестужевых-Рюминых не оказалось: Алексей и Михаил Петровичи пребывали на своём посту за границей, а отец идей конституционалистов, кажется, не одобрял вовсе и состоял в рядах их противников. Впрочем, как пишут Курукин и Плотников, Пётр Михайлович был склонен пойти с ними на компромисс. Его имя значится в протоколе от 2 февраля, зафиксировавшем официальное оглашение кондиций Верховным тайным советом перед высшими чинами, после того как эти кондиции были подписаны Анной Иоанновной в Митаве. Пётр Михайлович получил от Верховного тайного совета специальное приглашение (повестку) на заседание 2 февраля. Как явствует из повестки, она за его отсутствием не была вручена ему лично, и о заседании он узнал от домовного (дворника).

А вот уже 6 февраля 1730 года старший Бестужев подписал так называемый проект птнадцати, в котором подписанты высказывали свои соображения о выборе законодательных и исполнительных органов России[25]. Приход к власти Анны Иоанновны на первых порах для семейства Бестужевых не был связан ни с опалами, ни с награждениями.

Пост резидента, а потом чрезвычайного посланника в Гамбурге, полученный Бестужевым 1 февраля 1731 года — вероятно, не без содействия брата Михаила, чрезвычайного посланника в Пруссии, — был не самый важный дипломатический пост для России, и Бестужев-Рюмин снова нашёл себе занятие, позволившее ему оказать существенную услугу императрице Анне. По её поручению он съездил в Киль и отыскал там архивы голштинских герцогов, из которых извлёк документы, касавшиеся вопросов наследия русского престола, в частности, духовное завещание императрицы Екатерины I о претендентах на русский престол[26]. Каким образом оно оказалось в архивах голштинских герцогов, можно было только догадываться. По всей видимости, они были выкрадены голштинцами, последнее время просто кишевшими при русском дворе, и увезены в Германию.

В 1733 году к Бестужеву в миссию явился бывший камер-паж мекленбургской герцогини Екатерины Ивановны Фёдор Иванович Красный-Милашевич. За какую-то вину он в своё время был мекленбургской герцогиней уволен и вернулся к отцу в Смоленскую губернию. Там он познакомился с местным губернатором князем Черкасским, жаловавшимся на Бирона за то, что тот сослал его в глухую губернию, и положительно высказывавшимся о голштинском принце Карле-Петре-Ульрихе. Губернатор уговорил Милашевича отправиться в Киль к принцу, засвидетельствовать там ему своё почтение и вручить письма от него и генерала Потёмкина (как выяснилось позже, письмо от Потёмкина было сфальсифицировано самим губернатором Черкасским, и генерал относительно планов Черкасского находился в полном неведении). Из писем этих русских великовозрастных «недорослей» голштинский принц-малолетка должен был понять, что в России в его пользу якобы существует сильная оппозиция.

Милашевич был явным авантюристом.

По пути в Киль он оба письма потерял (!), но решил исправить дело тем, что написал письмо герцогу Станиславу Лещинскому, бывшему польскому королю и одному из будущих претендентов на польский трон. Отчаявшись встретиться с герцогом, Милашевич заехал в Гамбург и явился пред светлые очи русского резидента А.П. Бестужева-Рюмина, которому и подал донос на губернатора Черкасского. Дело было серьёзное — ведь речь шла о том, чтобы возвести на трон голштинского принца. Принц в своё время станет законным наследником русского престола и несколько месяцев будет править Россией под именем Петра III, но это случится позже, в 1761 году, а сейчас говорить об этом было преступно и страшно. И Бестужев-Рюмин отправил донос и самого доносчика в Петербург — пусть там разбираются. Потом род Черкасских обвинял Алексея Петровича в том, что тот инициировал на них донос в государственной измене. Напрасно: инициатива исходила отнюдь не от него, а он только исполнил свой долг — ведь речь всё-таки шла о безопасности Российской империи, а игнорирование доноса Милашевича грозило бы ему самому крупными неприятностями.

Заговором с целью возведения на российский престол голштинского принца Карла-Петра-Ульриха занялась следственная комиссия в составе канцлера Г.И. Головкина, вице-канцлера А.И. Остермана, начальника Тайной канцелярии А.И. Ушакова (1672—1747)[27], помощника Головкина П.П. Шафирова, Бахметева и самого А.П. Бестужева-Рюмина (его по этому делу именным приказом Анны Иоанновны вызвали в Петербург).

Мы не станем вдаваться в подробности этого расследования — заговор оказался блефом. В 1739 г. Милашевич был взят по другому делу и, приговорённый к смерти, сознался, что оклеветал Черкасского, который послал его в Голштинию, чтобы избавиться от Милашевича, ибо ревновал его к девице Корсак. Императрица Анна Иоанновна в полной мере оценила услугу гамбургского резидента и вознаградила его по-царски: Бестужев-Рюмин получил от неё 2000 рублей и красную ленту ордена Святого Александра Невского. С этого момента и Вирой, пренебрегая своим негативным отношением к Бестужеву-Рюмину-отцу, взял его младшего сына на заметку.