Ольга Трубецкая - Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры)

«Чем глубже познаем мы высшие духовные возможности человека, чем интимнее и глубже мы любим и познаем человеческую личность, — писал он, тем более проникаемся мы сознанием ее безотносительной божественной ценности, той умной красоты ее, которая как бы видение открывается взору любящего и запечатлевает собою человеческую личность (См. собр. соч. т. I, „Памяти В. П. Преображенского“.). От глубины, интенсивности этого сознания и зависит вера в бессмертие („Вера в бессмертие“ (памяти Н. Я. Грота). Собр. соч. т. II.).

Тот, кто увидел „образ Божий“ в человеческой личности, не верит ее уничтожению, не верит смерти и самой физической смертью человека приводится к признанию бессмертия его духовной личности. Когда умирает открывшаяся нам, понятная, любимая, чтимая нами личность, смерть ее ощущается нами, как невыносимое противоречие и неправда, и перед нами становится вопрос, чему верить больше — материальному факту тления, видимого уничтожения, или же свидетельству нашего нравственного сознания, для которого личность остается нетленной в своей воспринятой, испытанной, пережитой нами духовности, в своей потенциальной — или осуществляющейся божественности, нами изведанной? Это вопрос, на который наука не может дать ни положительного, ни отрицательного ответа, вопрос, который не может найти окончательного решения и в области умозрения, посколько оно имеет дело с отвлеченными мыслимостями или идеями. Это вопрос веры, решаемый нами в зависимости от нашего личного духовного опыта; здесь никто не может сказать за другого да или нет, потому что ценно и действительно здесь лишь внутреннее убеждение, в котором заключается и самое знание».

Говоря о нравственном или духовном опыте, С. Н. разумеет простую, непосредственную уверенность, являющуюся в результате интимного нравственного познания личности и веры в личность, как например:

«Платон не мог не верить в бессмертие Сократа»…

«Эта вера в личность может быть сильной и непосредственной независимо от других наших верований, и она может быть осмысленной и философский оправданной… Но не философия, однако, дает ей высшее и конечное основание, поскольку отвлеченное знание здесь явно недостаточно и удовлетворить нас не может, даже, если б оно являлось нам вполне убедительным: вера требует действительности, а не мыслимости и возможностей. Ей недостаточно убедиться в „высших возможностях“ человека, она требует их реализации. И вот почему конечное и абсолютное внутренне-последовательное выражение веры в бессмертие мы видим в христианстве, религии Богочеловека, которая признает не потенциальное только, а осуществленное, актуальное единство божеского и человеческого в лице Иисуса Христа, как живое откровение, в котором всякий, вступающий в общение веры, убеждается путем личного нравственного опыта, личного сознания.

Здесь для действительно верующего, Христос не может быть призраком, не может выражать собой и отвлеченную идею жизни, — той безличной жизни, о которой говорят иные моралисты, в которой, в сущности, никто и ничто не живет, а все личное умирает. Это — живая и бессмертная личность, „Начальник“ той жизни, в которой „все живо“, в которой упраздняется смерть и тление, жизнь полная, которая есть воскресение. И тот, кто „познал“ Христа — познает его не отвлеченно, а интимно, духовно, как личность, тот верит в Него, верит не как в призрак, и не как в идею или догмат, а верит, как в личность и в этой вере имеет норму и основание веры в действительную личную бессмертную жизнь»…

«Вера в бессмертие», — тема, над которой постоянно работала мысль С. Н. в последние годы его жизни, и на которой отдыхала его душа в минуты невообразимой суеты вокруг него даже и в 1904 г. Посвящалась она памяти Н. Я. Грота по следующему поводу. Однажды, во время ужина в товарищеском кружке, после одного из заседаний Психологического Общества спорили много и долго: речь шла о бессмертии души. Под конец кто-то предложил поставить вопрос на баллотировку: голоса разделились, и бессмертие прошло большинством одного голоса. Это, разумеется, не мешало спору возобновляться, и как-то Николай Яковлевич Грот предложил даже устроить конкурс, на эту тему. «Когда меня не будет, — говорил он горячась, — если захотите почтить мою память, назначьте премию моего имени за философскую работу о бессмертии».

Статья Сергея Николаевича является последней его философской статьей. (См. прилож. 20).

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Летом 1902 г. С. H задумал организовать студенческую экскурсию в Грецию (См. прилож, 21). Затеяв эту поездку, С. Н. энергично принялся за хлопоты. Их было не мало. Кроме исходатайствования субсидии от Министерства Народного Просвещения в размере 3.000 рублей, ему приходилось сноситься с Министром Путей Сообщения и с управлением жел. дорог, и с Министром Иностранных Дел, с Обществом пароходства и торговли, и наконец с правительством Греции и нашим тамошним посольством. Каждая малейшая подробность в практической постановке поездки вырабатывалась им лично и самостоятельно, и только при детальном знакомстве с ее организацией можно себе представить, сколько труда и энергии было им на это затрачено. Вся зима прошла в приготовлениях к этой экскурсии (См. Анисимов. «Кн. Трубецкой и Московск. Студенчество». «Вопросы философии и психологии», 1906 г., кн. 1.).

Наряду с хлопотами об экскурсии в январе 1903 г. С. Н. удалось одержать моральную победу в университете в связи с вопросом о проектировавшемся Министерством Народного Просвещения учреждении в университетах должности кураторов из профессоров (См. прилож. 22).

Весной 1903 г. Сергей Николаевич заболел крупозным воспалением легкого, которое так расшатало его здоровье, что врачи стали настаивать, чтобы он на продолжительное время уехал заграницу, где бы мог как следует отдохнуть и поправиться (Воспаление у С. Н. носило инфекционный характер. Во время февральской оттепели извозчик, везший княг. П. В. Трубецкую на Кузнецкий, вывалил ее в огромную лужу (на Углу Кисловки и Никитской). Прасковия Владимировна промокла насквозь и пока добралась домой, сильно продрогла и слегла, заболев воспалением легких. От нее заразился сперва ее старший сын, а затем и Сергей Николаевич.).

Странно, что во время болезни и сильного жара его, подобно В. С. Соловьеву, постоянно преследовала мысль о «желтой опасности». Однажды он проснулся в большом возбуждении под впечатлением виденного им сна о гибели нашего флота в Японском море. Случилось так, что в этот день к нам заехал знакомый моряк узнать о его здоровье. Услышав об этом, С. Н. просил зайти его к себе и с тревогой расспрашивал о состоянии нашего флота и силах его на Дальнем Востоке. Беседа эта мало его успокоила: трудно было отвлечь его мысли от этого волновавшего его вопроса.