Захар Каменский - Грановский

Что касается философии истории на Западе, то ее можно рассмотреть в двух планах: во-первых, как собственно философию истории, высшим развитием которой для 20—30-х годов были шеллинго-гегелевская и утопическо-социалистическая традиции; и, во-вторых, как теоретические основания немецкой, английской и французской историографии этого времени (мы имеем в виду, разумеется, не всю западноевропейскую философию истории, а только ту традицию, в русле которой выступил Грановский; другие традиции, как, например, католический провиденциализм, русскую ортодоксальную и неортодоксальную религиозную философию истории, мы оставляем в стороне). Первым в этой традиции выступил в самом начале XIX в. молодой Шеллинг. Но в области философии истории он выдвинул лишь общие идеи, выводя их из философии тождества. Систематически развил эту традицию философии истории Гегель.

Философия истории Гегеля, как и вся его система, приобрела наибольшее влияние в 30-е годы, а с конца 30-х и в 40-х годах уже подвергалась критике. Но так или иначе, вся философская среда, литература, преподавание в годы формирования, обучения в Берлинском университете и начала профессорской деятельности Грановского были проникнуты идеями Гегеля как в позитивном, так и в негативном плане, т. е. как следование или как критика его концепции всемирной истории. Вся немецкая профессура, включая и названных в первой главе лекторов, которых слушал Грановский в Берлине, прошла школу Гегеля. Курсы Гегеля по этой дисциплине были отчасти им самим, отчасти его учениками по записям подготовлены к печати и за одиннадцать лет, как раз приходящихся на годы студенчества в Берлине и деятельность профессора в Москве Грановского, издавались трижды — в 1837, 1840 и 1848 годах.

Здесь было бы неуместно в подробностях излагать философию истории Гегеля со всеми ее гениальными идеями, диалектическими провидениями, провиденциализмом, националистическими и консервативными тенденциями. Но все же хотелось бы подчеркнуть, что в основе теории, к которой примкнет Грановский, лежит шеллинго-гегелевская философия тождества и ее специальное приложение к философии истории. Это приложение дало возможность понять всемирную историю как «прогресс в сознании свободы» (46, 19), рассмотреть историю как диалектическое развитие абсолютной идеи по определенным ступеням и в форме истории отдельных народов, как бы выполняющих ее «поручения» в определенный исторический период, благодаря чему этот народ становится на некоторое время «всемирно-историческим» (см. 46, 61; 68; 76). Энгельс отметил основное достижение и корни гегелевской философии истории: «Обнаруживающееся в природе и в истории диалектическое развитие, то есть причинная связь того поступательного движения, которое сквозь все зигзаги и сквозь все временные попятные шаги прокладывает себе путь от низшего к высшему, — это развитие является у Гегеля только отпечатком самодвижения понятия, вечно совершающегося неизвестно где, но во всяком случае совершенно независимо от всякого мыслящего человеческого мозга» (1, 21, 301).

Гегелевская философия истории, т. е. как учение об общих законах существования и развития человеческого общества, сконцентрирована во Введении «Философии истории», где он пытался в общих чертах обрисовать и саму историю Востока и Западной Европы. Что же касается западной историографии, т. е. историоописания, то она не претендовала на формулирование общей теории и имела задачей представить историю человеческого общества — историю отдельных народов, стран. Но даже в сочинениях историков, которые не стремятся к тому, чтобы углубляться в объяснение причин событий, не может не содержаться то или иное понимание историософских проблем. Философия истории неизбежно, хотя по преимуществу и имплицитно, присутствует в любом историоописании. Это верно вообще, даже и для самых ранних опытов историографии (например, античных), это тем более верно для того времени, о котором у нас идет речь — о 20—40-х годах XIX в. Новые и плодотворные идеи философии истории в последнее десятилетие жизни Гегеля и после его смерти (1831) возникали едва ли не в большей мере именно в историографии, а также в утопическо-социалистических построениях, а не в собственно философии истории.

С 20-х годов XIX в. на почве собственно историографии историки при описании и объяснении исторических событий стали обращать едва ли не главное внимание на социальные и политические движущие силы исторического развития. К. Маркс и Ф. Энгельс, говоря о подготовке открытия в 40-х годах XIX в. материалистического понимания истории (см. 1, 28, 423–424, 39, 176), отметили выдающуюся роль в развитии теории общественного развития французских (Гизо, Тьерри, Минье) и английских историков. Еще раньше выдающуюся роль в этом процессе сыграли представители англо-французского утопического социализма — Оуэн, Сен-Симон, Фурье. Утопический социализм сопрягал собственно философские положения — историческую закономерность, обусловливающую смену форм собственности и форм производственной деятельности, необходимость укрупнения производства, его планомерного регулирования, роль науки и техники в общественно-производственной жизни, провозглашение принципа распределения общественных благ по способностям и потребностям, необходимость обеспечения расцвета личности и т. п. — с критикой капиталистического способа производства и распределения, подавления личности, морального распадения общества. Правда, ко времени выступления Грановского этот классический «критически-утопический социализм и коммунизм», по мнению К. Маркса и Ф. Энгельса остававшийся на почве исторического идеализма, выродился в «реакционные секты» (см. 1, 4, 456–457) сенсимонистов, фурьеристов, оуэнистов. Овладел ли Грановский всем этим идейным богатством? Отрицательный на этот вопрос следует дать только относительно утопического социализма. Ни в обширной переписке, ни в сочинениях, ни в лекционных курсах (в теоретикоисторических введениях к которым он обозревал все, по его мнению, достойные внимания направления в философии истории и историографии) мы не встречаем следов его знакомства с сочинениями утопистов, хотя в зрелые годы он и выражал известные симпатии к социализму. Ничего не говорит об интересе к учениям утопического социализма и обширная исследовательская литература о Грановском.

Со всеми другими направлениями западноевропейской мысли, о которых мы говорили, Грановский был хорошо знаком. Философию истории Шеллинга и Гегеля Грановский изучал в молодости и особенно внимательно в Москве. В историко-теоретических вступлениях к своим лекциям он анализировал содержание и прослеживал ее развитие в левом гегельянстве.