Лестер Хемингуэй - Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель

Бабах! Тонкая огненная линия образовала дугу в ночном воздухе. Через пять секунд ослепительно яркая вспышка белого света образовалась в небе, и медленно, даже слишком медленно, она поплыла вниз к Гроув-авеню.

Подул ветер, и следующую ракету отнесло дальше. К тому моменту, когда он выпустил красную, синюю, зеленую и белую ракеты, еще несколько горящих зарядов приземлились на нашем дворе. Два из них, прожегшие небольшие отверстия в дерне, были затушены под общее веселье. Это было потрясающим зрелищем не только для соседских ребятишек, но и для каждого из членов нашей семьи. Отметины от упавших во дворе ракет оставались заметными еще несколько лет. Эрнест прекрасно бегал, и наши веселые выходки не стали причиной пожаров в округе. Пустые гильзы, практически в два раза больше в диаметре, чем охотничьи патроны 12-го калибра, сохраняли восхитительный запах сгоревшего пороха еще долгое время.

В середине марта Эрнест продолжал по-прежнему задирать нос. Он выступил на собрании колледжа Оук-Парк и выдал все, на что был способен. На первой странице издания «Трэпез» под редакцией Эдвина Уэллза крупным шрифтом было выделено то, что он, несомненно, сказал в шутку.

«Семнадцатилетний лейтенант Эрнест Хемингуэй, недавно возвратившийся из итальянского полевого госпиталя при американском Красном Кресте, а до этого проходивший службу в итальянской армии, в прошлую пятницу поделился своими впечатлениями об Италии на собрании колледжа.

Стайн, как его прозвали, сохранил свою прежнюю повествовательную манеру в стиле Ринга Ларднера, что делало его статьи столь интересными для нашего издания несколько лет назад. Вначале он рассказал о своем жизненном опыте в тихом секторе Лоуэр-Пиав, а затем о большом наступлении на фронте в Италии.

Особенно интересно прозвучал его рассказ об итальянской дивизии под названием «Ардити».

«Эти люди, – рассказывал он, – содержались в итальянских исправительных учреждениях. Они совершили проступки, такие, как убийство или поджог, и были освобождены при условии, что будут служить в этой дивизии, используемой правительством в качестве ударной части.

Вооруженные только револьверами, ручными гранатами и короткими обоюдоострыми ножами, они шли в атаку, зачастую раздетые по пояс. Обычно их потери в бою составляли около двух третей».

В тот день, о котором рассказывал лейтенант Хемингуэй, их привезли на грузовиках, и весь полк распевал песню, за которую любым другим грозило бы три месяца тюремного заключения. Хемингуэй исполнил для аудитории эту песню на итальянском, а затем перевел ее. Через несколько часов после начала наступления на вражеские позиции лейтенант Хемингуэй увидел раненого капитана, которого принесли в полевой госпиталь для оказания помощи.

Он был ранен в грудь, но продолжал воевать, заткнув раны сигаретами. По пути в госпиталь он забавлялся тем, что кидал ручные гранаты в пустые окопы, лишь для того, чтобы посмотреть, как они взрываются. Это демонстрирует боевой дух этих людей.

В то время, когда лейтенант Хемингуэй получил ранение, он проходил службу в 69-м пехотном полку. Он и несколько итальянцев находились на наблюдательном передовом посту. Дело было ночью, но враг, вероятно, заметил их, поскольку дал залп из полевого миномета. В то место, где они находились, попала мина. Это не что-нибудь, а целый галлон взрывчатого вещества вперемежку с кусками металла.

«Когда эта штуковина рванула, – вспоминал лейтенант Хемингуэй, – мне показалось, что я полетел куда-то в оглушительно кровавую бездну. Я подумал, что пришел конец, а затем почувствовал удар о землю. После я пришел в себя. Мешки с песком придавили мне ноги, и вначале я был несколько расстроен тем, что не ранен. Другие солдаты отступили, оставив меня и еще нескольких воинов умирать. Один из оставшихся вдруг начал стонать. Я понял, что он жив, и приказал ему заткнуться. По-видимому, австрийцы были полны решимости окончательно уничтожить этот наблюдательный пост. Они запустили осветительные ракеты, а их прожектора пытались нащупать нас.

Я подобрал раненого солдата и начал пробираться назад к окопам. Как только попытался встать, почувствовал, что мое колено стало мокрым и липким. Я понял, что меня зацепило. До того как мы достигли окопов, их прожектор высветил нас, и они начали вести обстрел из пулемета. Я получил еще одну пулю в бедро. Было такое ощущение, что в меня попал снежок, настолько твердый и запущенный с такой силой, что свалил меня с ног. Мы продолжили свой путь, но, как только добрались до окопов и уже собирались запрыгнуть в них, еще одна пуля настигла меня, на этот раз в ступню. Мы оба кувырком скатились на дно окопа, и когда я снова пришел в себя, уже находился в блиндаже. Два солдата решили, что я ненадолго потерял сознание. Я возразил им, и мне удалось убедить их в том, что они были не правы».

Так лейтенант Хемингуэй скромно поведал нам историю события, за которое он был представлен к высшей награде итальянского правительства. В дополнение к его медалям, одну из которых ему вручил лично король Италии, лейтенант Хемингуэй захватил австрийский автоматический револьвер, противогаз и свои изорванные осколками мины брюки. К тому же он пришел на встречу в полевом обмундировании.

Проходя обучение в колледже Оук-Парк, он всегда выделялся на любых мероприятиях. Он работал в составе редакции «Трэпез» в течение двух лет и был одним из редакторов в последний год учебы. Всегда проявляя интерес к спорту, он внес свой весомый вклад в футбольные победы, а также возглавлял команду по легкой атлетике».

Повествуя об этих событиях, Эрнест нередко просто дурачился, хотя, по-видимому, его воспринимали всерьез. Однако в то время он испытывал постоянно растущее чувство угнетенности из-за неясности своего будущего. Наши родители питали определенные надежды, что удовлетворение его мечты попасть на фронт преподало ему урок и что сейчас он неожиданно проявит глубокий интерес к благоразумной жизни. Но стилем жизни Эрнеста стала постановка и достижение целей всегда настолько трудных, что это было вызовом всем и вся.

Не все раны Эрнеста были чисто физическими. Как сотни тысяч солдат ранее и сейчас, он испытал психическое потрясение. Его изводила бессонница, он не мог спать, если в комнате не горел свет. Своему другу Гаю Хайкоку он рассказал об ощущениях во время взрыва мины. «Я почувствовал, как моя душа или что-то вроде этого выходит из моего тела, как если бы кто-то за уголок вытаскивал шелковый носовой платок из моего кармана. Она полетала вокруг, потом возвратилась и вошла внутрь. Я снова возвратился к жизни».

Старший бармен, персонаж произведения «Там, где чисто, светло», знал кое-что об этом чувстве.