Глеб Голубев - Улугбек

Однако расчеты его не оправдались. Подоспевший Шахрух наголову разбил мятежного эмира, даже лично приняв участие в битве, и опять — в какой уже раз за эти годы! — победителем вошел в Самарканд. И снова он пробыл здесь недолго и вернулся обратно в Герат, простив Шах-Малику ошибки и военные неудачи.

Все осталось, как прежде: по любому пустяку Улугбеку приходилось обращаться за разрешением к опекуну. И в душе царевича разрастались обида и страстное желание избавиться, наконец, от этой унизительной опеки.

Он тоже попытался вести интриги, как и все вокруг него, послав отцу письмо с жалобой на неправильные действия опекуна. Тут было собрано все: и справедливые нарекания, и сплетни, и заведомые вымыслы. Шахрух, получив этот донос, прислал в Самарканд одного из своих чиновников расследовать дело на месте. Посланный нашел, что Шах-Малик хорошо правит страной и дает Улугбеку разумные советы, хотя и отметил в своем докладе Шахруху, что советы эти иногда задевают самолюбие царевича.

На том дело и кончилось. А неприязнь между Шах-Маликом и Улугбеком эта история, конечно, обострила еще больше.

Улугбек был так разобижен, что даже отказался участвовать в новом походе против разбитого, но не сломленного до конца противника, который Шах-Малик затеял следующей весной. Улугбек остался в Самарканде, как ни манила его военная слава. Но он понихмал, что рядом с опекуном никакой славы не завоюешь.

На сей раз Шах-Малик решил разделаться со своим соперником окончательно. Он теснил поредевшие войска Шейха-Нураддина, пока тот не убежал на север, к монголам. Но едва Шах-Малик повернул свои отряды обратно, как противник снова появился в пределах Мавераннахра и захватил небольшую крепость.

В крепости случайно оказалась одна из вдов Тимура. Когда Шах-Малик стал готовиться к штурму, чтобы выбить соперника, царица вышла на башню и с плачем начала уговаривать его помириться, вспоминая мирные, добрые времена при Тимуре. Обескураженный Шах-Малик опасался подать сигнал к решительному штурму. Он сидел у стен крепости так долго, что даже Шахрух забеспокоился и отправился на выручку с войском из Герата.

Улугбек, отдыхая в Самарканде, со злорадством следил за этой игрой в кошки-мышки. Шах-Малик понимал нелепость своего положения и все больше приходил в ярость. Он был готов на все, чтобы положить конец затянувшейся бесславной драке.

И такой случай ему скоро представился. Шах-Малику удалось тайно подкупить одного из нукеров соперника. После этого он сделал вид, что хочет идти на мировую, и предложил Шейху-Нураддину выйти из крепости на переговоры. Шах-Малик обещал явиться в назначенное место безоружным, в сопровождении только двоих нукеров.

Утром Шейх-Нураддин вышел из крепости и остановился на пригорке, поджидая Шах-Малика. Его сопровождали тоже двое нукеров, но он не подозревал, что один из них — предатель. Подошедший Шах-Малик приветливо раскланялся и сказал, что готов за-быть все прошлые обиды. Власть и славу они как-нибудь поделят...

Обрадованный Шейх-Нураддин бросился обнимать вновь обретенного друга. И в этот момент подкупленный нукер по знаку Шах-Малика всадил своему эмиру кинжал в шею.

Предательство никого особенно не удивляло в те времена. Оно считалось вполне допустимым в борьбе за власть. Но все-таки поступок Шах-Малика был настолько коварен и вероломен, что им возмутился даже Шахрух. Вероятно, и Улугбек не упустил возможности настроить отца против зарвавшегося и так опозорившегося опекуна.

Прибыв в Самарканд, Шахрух не стал жить в городе, а разбил свои шатры на равнине Кангиль, где любил располагаться станом Тимур. Этим Шахрух как бы подчеркивал, что вовсе не желает долго оставаться в здешних краях.

Через несколько дней в стан привезли отрубленную голову Шейха-Нураддина и положили к ногам Шахруха. Со смешанным чувством внутреннего ликования и какого-то ужаса смотрел на нее Улугбек. Все ведь могло обернуться иначе, и кто знает, не лежала бы тогда его голова у чьих-либо ног? Но теперь, к счастью, все кончилось, и, кажется, наконец-то он обретает свободу!

Вскоре перед шатром Шахруха появился и притихший, сразу потерявший всю свою властность эмир Шах-Малик. Шахрух встретил его ругательствами и гневными упреками. Предателя нукера тут же перед шатром наказали палками. Это была достойная приплата к тем деньгам, что он получил за подлое преступление. Потом обоим было приказано исчезнуть с глаз повелителя.

Но гнев Шахруха не был искренним, в большей степени — дипломатическим шагом: ведь у Шейха-Нураддина осталось немало весьма влиятельных родичей, и они могли начать мстить за убитого. Поэтому Шахрух сердился на Шах-Малика больше напоказ. Вскоре он снова приблизил его к себе и даже назначил правителем Хорезма.

Но Улугбека это уже мало интересовало. Главное— он становился хозяином Самарканда.

Провожая отца, он впервые устроил пир как полновластный правитель. Звенели струны кобуза, иволгой заливалась флейта. По знаку Улугбека слуги один за другим вносили богатые подарки и с поклонами раскладывали их перед Шахрухом. Даров оказалось так много, что Шахрух забеспокоился.

— Не забывай мне вовремя присылать доходы в Герат, — ворчливо сказал он, — и уважай достославных святых шейхов Самарканда. Они будут твоими наставниками. Слушайся их!

— Конечно, о мой отец и повелитель! — беззаботно ответил Улугбек. 

ДВОРЦОВЫЙ ПЛЕН

Несовместимых мы всегда полны желаний:В одной руке — бокал, другая — на коране.И так вот мы живем под сводом голубым:Полубезбожники и полумусульмане.

Наконец он свободен! Ему шел восемнадцатый год, и теперь он стал полновластным хозяином Самарканда. Проводив отца, Улугбек долго стоял на лысой вершине холма Афросиаб и смотрел на город, раскинувшийся у его ног. Была зима, сады стояли голые, пустые, выпавший за ночь снег таял под копытами лошадей и превращался в липкую грязь. Но Улугбек, вдыхая сырой воздух, уже чувствовал дыхание весны и улыбался своим радостным думам.

Он не мог налюбоваться своим Самаркандом. Город был древним: Улугбек хорошо знал старинные предания о том, что некогда именно здесь, на холме