Ричард Хаммонд - На краю (в сокращении)

На месте аварии санитары, подбежав к Ричарду, с удивлением обнаружили, что он дышит. Забрало его шлема было открыто, в рот и ноздри забилась земля. Они выгребли из него здоровенную кучу всякой гадости, прежде чем определить его состояние по шкале комы. Это шкала от трех до пятнадцати пунктов. Три — показатель самого худшего состояния. У Ричарда по этой шкале была тройка.

Когда я разговаривала с экипажем вертолета, доставившего его в Лидс, один из ребят мне сказал:

— Когда попадаешь на места таких происшествий, обычно сразу понимаешь, кто выкарабкается, а кто нет.

Я ждала, что он добавит: «Мы с самого начала знали, что с ним все будет в полном порядке».

А он сказал:

— Я думал, он не выкарабкается.

Когда Ричард пришел в сознание, команда спасателей говорила ему, что делать, чтобы помочь им его вытащить. Говорят, на слова медиков он не обращал никакого внимания, а когда услышал кого-то из съемочной группы, тут же сделал как велели.

Травма головы — странная штука. Последствия проявляются не сразу, поэтому, когда Ричарда достали из машины, он заявил, что ему нужно кое-что сказать в камеру, и по пути в больницу становился все более агрессивным. Ему сделали полную анестезию, чтобы избежать дальнейшего повреждения мозга. Когда седативный эффект перестал действовать, стали сказываться последствия травмы.

Шишка у него на лбу появилась из-за жидкости, скопившейся в мозгу после травмы. Больше всего пострадала правая фронтальная доля, участок мозга, который отвечает за узнавание, способность определять расстояние, принятие решений, решение задач. Нервные клетки мозга были повреждены. Некоторые травмы не определить на томографе. Травма может вызвать паралич, слепоту, глухоту или же депрессию, агрессивность, припадки. Нам оставалось только ждать.

Нас предупредили, что, возможно, он уже никогда не станет прежним. Некоторые люди не узнают своих близких или же решают переменить жизнь, уходят из семьи. Так что даже при наилучшем исходе наше будущее весьма туманно.

Я плохо помню ту ночь и следующие пару дней. Я вскоре поняла, что звонок звенит, когда у Ричарда с руки спадает датчик монитора. Я привыкла к распорядку. Рядом со мной лежал мой муж, подключенный к аппаратам, обеспечивающим жизнедеятельность организма, и это было для меня единственное обозримое будущее. Я приняла это, потому что не принять было бы безумием. А паниковать вообще нет смысла.

Младший брат Ричарда Ник появился в половине второго ночи — приехал из Танбридж-Уэллса. Много лет назад, когда мы с Ричардом только начали встречаться, он был первым из родственников Ричарда, с которым я познакомилась. Меня тогда еще удивило, что они совсем не похожи. Ник был высокий и худой, светловолосый, прилично одетый. Я боялась, что он окажется занудой, но в конце вечера мы сидели на полу, пили вино, Ник обнимался с моей колли и рассказывал до коликов смешные истории. И я поняла, почему Ричард так любит брата.

Теперь Ник работал в Сити, и свободного времени у него, как и у Ричарда, почти не было. Мы довольно давно не виделись. Он обнял меня, я рассказала, что случилось. Не представляю, как Ник все это выдержал. Они росли сорванцами и озорниками. И вдруг стало не до смеха. Остался только страх.

Мы немного посидели с Ричардом, а потом Ник увел меня. Мы узнали у медсестры, когда она будет проводить следующие процедуры, и спустились вниз. Мне трудно было оставить Ричарда. Мне не хотелось пропустить момент, когда он сделает первое движение. Но нужно было сменить обстановку. Ник был расстроен, но тут же нашел себе занятие. Он звонил по телефону, общался со всеми — стал ниточкой, связывавшей нас с внешним миром.

Внизу он купил пачку сигарет. Мы стояли во дворе и курили. Не помню, о чем мы говорили. Помню только, что у сигареты был мерзкий вкус, но я все равно курила. Это меня как-то поддерживало.

В половине пятого утра приехал средний брат Ричарда Энди со своей женой Андреа. Они прибыли из Девона, абсолютно вымотанные. Помню, как, увидев Ричарда, они удивились тому, что внешних повреждений почти нет. Они ожидали, что он переломал себе все, что можно.

Той же ночью из Лондона приехали Джеймс Мэй и Джереми Кларксон. Джереми позвонили во время ужина и сказали, что Ричард в критическом состоянии. Он встал из-за стола и объявил, что едет в Лидс. Фрэнси беспокоилась, что он будет мешать, но он сказал:

— Я хочу быть рядом с Минди.

И он был рядом. Джеймс услышал об аварии по радио и тут же сел за руль. Когда я вошла в холл гостиницы, я увидела в углу всю шайку-лейку. Они читали утренние газеты. Сообщения об аварии были на первых полосах, по телевидению всю ночь передавали последние новости о состоянии Ричарда. А в Глостершире вокруг нашего дома стали собираться журналисты.

Отчетливо помню, как Ричард впервые среагировал на боль, которую причинила ему медсестра. Это было ужасно. Он замахал руками, мониторы попадали, он сорвал трубки капельниц. При этом он не мог оторвать голову от подушки. Эпизод был коротким, но бурным. Когда он успокоился, медсестра все подробно записала в журнал наблюдений. Он пытался реагировать на команды, но не мог открыть глаза, не мог говорить. Медсестра заметила, что он слегка может двигать правой рукой. Ноги у него не двигались. Я сидела и молча молилась. На меня накатило отчаяние.

Медсестра повторила процедуры, но он опять не реагировал, поэтому она сделала еще больнее. На этот раз он сорвал трубку капельницы и едва не ударил медсестру по лицу. Координировать движения он был не в состоянии. Его мозг не мог правильно реагировать на команды. Когда медсестра светила ему фонариком в глаза, я впервые разглядела, во что превратился его левый глаз. Белка видно не было — глаз был красным весь. Зрачок расплылся. Ричард не произносил ни слова. Только стонал. Больше всего беспокоило то, что левая сторона его тела вообще ни на что не реагировала — она была парализована.

Подошла другая медсестра и сказала, что человек на соседней койке умирает. Вызвали родственников.

— Господи, какой ужас!

Я взяла Ричарда за левую руку и следующие несколько часов слушала, как рядом умирает человек. Я только молилась о том, чтобы мой муж остался жив.

Я сразу поняла, когда наступил страшный момент, но это случилось, и — странная вещь — на меня повеял ветерок, словно душа соседа заглянула взглянуть на Ричарда. Это продолжалось пару секунд. Мне хотелось верить, что душа сказала Ричарду, что его время еще не пришло.

Медсестры попросили всех посетителей уйти и сделали то, что положено. Когда я вернулась, кровать была перестелена и персонал вернулся к исполнению обычных обязанностей. Меня поразило то, насколько все невозмутимы — ведь только что умер человек. Но, наверное, так и должно быть, иначе бы они не смогли выполнять свою работу. Медики — удивительные люди.