Герви Аллен - Эдгар По

Нет нужды говорить о том, как оскорбило ее это укрытие и какую вызвало тревогу за судьбу маленького семейства, заботам о котором она отдала столько любви и нежности. Едва ли она поделилась печальной правдой с Эдгаром, будучи, с одной стороны, слишком предана мужу и, с другой — не желая ранить душу впечатлительного юноши. Однако он и сам очень скоро ощутил тяжелую, напряженную атмосферу, создавшуюся в доме, и в последовавшем затем неизбежном семейном расколе встал на сторону приемной матери, движимый сначала только состраданием, которое позднее, когда ему стали известны все обстоятельства, было подкреплено чувством справедливости.

Смерть Джейн Стенард нестерпимой болью отозвалась в юной, но уже много выстрадавшей душе Эдгара По и надолго повергла его в глубокую тоску и уныние. Именно в это время его стали часто мучить кошмары, о которых потом рассказывал с его слов Джон Макензи: «Больше всего он пугался, когда ему чудилось, будто в кромешной ночной тьме на лицо его ложится чья-то ледяная рука; или виделось страшное и отвратительное лицо, надвигавшееся на него из предрассветного полумрака. Жуткие фантазии преследовали его столь неотступно, что иногда он, спрятав голову под одеяло, лежал так до тех пор, пока не начинал задыхаться».

Сопутствующее таким переживаниям дурное расположение духа, мрачные настроения и раздражительность стали не на шутку тревожить Джона Аллана. Однако его упреки и требования воспринимались уже без былого смирения — на выговоры опекуна Эдгар отвечал дерзостями или же оскорбленным молчанием, ясно давая понять, что и для того, и для другого у него имеются достаточные основания. Джон Аллан был теперь не только возмущен, но и озабочен, и, чтобы оправдать себя перед всемогущими небесами, а также укрепить свою репутацию в глазах живущего в Балтиморе старшего брата Эдгара, Уильяма Генри Леонарда По, он пишет последнему письмо, выдержанное в весьма любопытном стиле:

Ричмонд, ноябрь 1824 года.

Дорогой Генри!

Я только что увидел твое письмо Эдгару от 25 числа прошлого месяца и весьма огорчился тем, что он до сих пор тебе не ответил. Хотя заниматься все это время ему было почти нечем — для меня он ничего не делает, и вид имеет, по мнению всего семейства, унылый, хмурый и злобный. Чем мы заслужили все это, не поддается моему пониманию — почти так же, как и то, почему я столь долго мирился с подобным поведением. Мальчик не выказывает ни единой искры привязанности к кому-либо из нас, ни малейшей благодарности за всю мою доброту и заботу о нем. А ведь я дал ему образование, намного превосходящее мое собственное. Если Розали придется в какой бы то ни было мере полагаться на его привязанность, да не оставит ее господь своим милосердием. Я опасаюсь, что товарищи его внушили ему образ мыслей и действий (?), совершенно противоположный тому, какого он придерживался в Англии. Я с гордостью за тебя сознаю всю разницу между твоими нравственными принципами и его, что и побуждает меня столь дорожить твоим уважением. Если бы и перед Господом нашим выполнял я свой долг так же свято, как выполнил я его перед Эдгаром, то Смерть, когда бы она ни явилась, меня бы не устрашила. Однако пора кончать, и я всей душою желаю, чтобы Всевышний не оставил его и тебя своим благословением, чтобы успех венчал все ваши начинания и чтобы ваша Розали не претерпела от вас ни обид, ни горя. Ибо, по крайней мере, наполовину она сестра ваша, и боже вас упаси, дорогой Генри, взыскивать с живых за грехи мертвых. Можешь быть уверен, дорогой Генри, что все мы принимаем самое искреннее участие в твоей судьбе, моля Господа на небесах ниспослать тебе благословение и защиту. Уповай, мой храбрый и добрый мальчик, на Спасителя нашего, чья милость не знает пределов. И да убережет Он тебя от всех опасностей и хранит тебя всегда — такова молитва, которую возносит твой

Друг и Слуга

(Джон Аллан)».

Характерно, что на обороте листа все той же благочестивой рукой был вычислен конечный прирост с некой суммы из расчета шести процентов годовых.

Быть может, холодная длань, тяжесть которой ощутил на себе Эдгар, была не просто ночным кошмаром. На одном дыхании оправдать собственную низость, попытаться посеять вражду между братьями, опорочить мать юноши и тут же призвать на его голову божье благословение, после чего хладнокровно перевернуть лист другой стороной и произвести подсчет ожидаемой прибыли — для этого надо обладать качествами, каковые явно не значатся в перечне богоугодных добродетелей. И таких качеств, наверное, было немало в характере человека, который, возведя очи горе, вверял будущее сирот По милости Всевышнего.

Осенью 1824 года не только Ричмонд, но и вся Виргиния с нетерпением ожидали предстоявшего в скором времени визита маркиза де Лафайета и лихорадочно готовились к его приезду. К концу первой четверти девятнадцатого столетия Лафайет пережил почти всех своих великих революционных современников, и для новых поколений молодой американской республики, чьи могучие силы уже начинали пробуждаться, он олицетворял идеалы, которые, по крайней мере, теоретически представляли весьма значительную социальную ценность. Способность их привести общество к тысячелетнему царству процветания пока еще никем не ставилась под сомнение, и в романтической фигуре энергичного маленького француза с гордым орлиным профилем сыны и дочери американской революции видели непримиримого врага тирании, соратника Вашингтона, храброго солдата, символизировавшего торжество идей Джефферсона и философии Руссо. Это был истинный герой во всем, и потому прием, который ему оказывали повсюду в Соединенных Штатах, вылился в триумф американского патриотизма.

Виргиния была в особом долгу перед Лафайетом — его поход против генерала Арнольда и доблесть в битве при Йорктауне вписали славную и достопамятную страницу в историю штата, и бывший доминион желал во что бы то ни стало превзойти все и вся радушием и гостеприимством.

В Ричмонде царило огромное волнение, и нигде оно не было столь велико, как среди питомцев школы г-на Берка. Из них и других молодых джентльменов была сформирована рота Юных ричмондских волонтеров, или «Легион Моргана», которой выдали в качестве мундиров отделанные бахромой рубашки американских трапперов. Капитаном маленького отряда был избран юноша по имени Джон Лайл, а лейтенантом — Эдгар Аллан По, что свидетельствует о его авторитете среди товарищей, ибо почетной должности, наверное, домогались многие. Необходимо было позаботиться также и о том, чтобы надлежащим образом вооружить роту. С этим важным делом вполне успешно справились два ее командира.