Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона

9 мая, наконец, генерал Бонапарт отправился в путь. Хотя он для виду и выслал вперед своих лошадей и экипаж в Вандею, однако целью его путешествия было не место военных действий, а Париж. Там он надеялся изыскать средства и пути к тому, чтобы отменить в высшей степени неприятное для него назначение под командой генерала Оша. По меньшей мере, он хотел выиграть время и попытаться хотя бы получить другую, более ему приятную роль при войске.

Наполеона сопровождали шестнадцатилетний Луи Бонапарт, который должен был поступить в военную школу в Шалоне, адъютант Жюно и капитан де-Мармон. Жюно и Мармон были полны восхищения перед своим генералом, который едва достиг двадцатишестилетнего возраста и обнаруживал уже такие поразительные примеры ума и храбрости. Мармон, который был больше другом, чем адъютантом Наполеона, приписывает все, чему он научился, все свои идеи и взгляды влиянию Бонапарта, поразительной гениальности которого он не находит достаточных похвал. Кто бы мог подумать в то время, что он впоследствии будет изменником своему императору?

Но эти времена были еще далеко впереди. Теперь же ни один из четверых путешественников, ехавших по дороге из Марселя в Париж в удобном, устроенном даже с известным комфортом и роскошью экипаже, не думал о том, что не в столь отдаленном будущем молодой генерал, идущий теперь навстречу неизвестности, станет первым человеком во Франции. Меньше всех этот последний сам был занят подобными мыслями. Теперь ему важнее всего было то, чтобы не ехать в Вандею, а вернуться назад в итальянскую армию. Время от времени его мысли летели назад в Марсель, к Дезире, к брату Жозефу, для которого он хотел купить дом в Монтелимаре или в Шалон-на-Соне. Может быть, втайне он подумывал и о своем собственном хозяйстве с Дезире Клари.

По дороге в столицу четверо путешественников остановились ненадолго в Шатильоне у родителей Мармона. Владение Мармонов находилось на краю города и называлось Шатело. В антиякобинской среде провинциальной аристократии, смотревшей с точки зрения своих реакционных понятий почти с презрением на так называемых «синих офицеров», бледный, скупой на слова республиканский генерал произвел самое невыгодное впечатление. Было известно, что он был другом младшего из Робеспьеров и сидел в антибской крепости как подозрительный робеспьерианец. Уже одного этого было достаточно, чтобы отнестись к нему с недоверием. Несмотря на восхищение Мармона и Жюно своим молодым генералом, пребывание его в Шатильоне было бы очень плачевным, если бы одна молодая девушка из аристократической среды не приняла в нем участия и не взяла его под свою защиту.

Действительно, г-жа Мармон не знала, что ей делать со своим молчаливым гостем. Он говорил только самое необходимое, был все время углублен в собственные мысли или же занимался своим братом Луи, воспитание которого он взял на себя. И Наполеон был таким строгим ментором, что все дамы в Шатильоне очень жалели кроткого мальчика с такими уже любезными, привлекательными манерами.

Чтобы немного развлечь свое маленькое общество, г-же Мармон пришла идея повести генерала Бонапарта и его спутников Жюно и Луи в гости к своим друзьям графу и графине де-Шастене. У них была двадцатичетырехлетняя дочь Викторина, милая, умная девушка с жизнерадостным и общительным характером и с образованием, которое далеко превышало обычный уровень женского образования того времени. Г-жа Мармон надеялась втайне, что, может быть, Викторине удастся поразвлечь немного и расшевелить ее угрюмого гостя.

Итак, она повела своих гостей к Шастене. Молодая графиня обладала выдающимися музыкальными способностями. Она должна была тотчас же сесть за рояль и играть. Но генерал Бонапарт не удостоил ни ее, ни ее игру особенным вниманием. Из любезности он сказал ей несколько сухих и шаблонных комплиментов. Потом молодая графиня спела старинную итальянскую балладу, которую она сама положила на музыку. По всей вероятности, Мармон или Жюно сказали ей, что Наполеон любит слушать итальянские песни. Когда она кончила петь, она спросила генерала, хорошо ли она произносит по-итальянски. «Нет», – был короткий, нелюбезный ответ. Таким образом, первый визит не обещал ничего хорошего.

На следующий день семья Шастене была приглашена к обеду, который семья Мармон давала в честь так мало любезного и вежливого генерала Бонапарта. Необщительный молодой офицер, с длинными, плохо причесанными волосами, с глубоко запавшими глазами, – словом, весь он с его характерной внешностью, – произвел на молодую графиню неотразимое впечатление. Она сгорала желанием заставить разговориться этого странного человека, так непохожего на всех других мужчин ее круга. Но она прекрасно знала, что банальными салонными фразами она ничего не добьется.

После обеда, который показался ей бесконечно длинным, она храбро подошла к нему и участливым тоном предложила ему вопрос относительно его родины, его милой Корсики. И что же? Лед был разбит, язык молчаливого генерала развязался. Глаза его загорелись, все черты оживились, и вскоре, к великому удивлению всего остального общества, между ним и Викториной завязался самый оживленный разговор.

Стоя между двумя окнами гостиной, прислонившись к мраморному пиластру, молодые люди разговаривали, не замечая, как летит время, не замечая, что они уже почти четыре часа болтают друг с другом. Ах, Бонапарт мог бы говорить так хоть целую вечность! Ведь он рассказывал ей о Корсике, о своих планах! Он говорил даже о политике, о военных вопросах, о междоусобной войне, которой он не признавал и не представлял себе без участия знати, о революции и ее последствиях. Удивленные взгляды Викторины не могли оторваться от его губ. Поразительная подвижность ума этого человека, с которой он развивал перед ней свои планы, та легкость, с которой он переходил от одной темы к другой, захватили ее совершенно. Ей казалось, что она никогда еще не встречала человека, более богато одаренного умственными способностями.

В ярких красках рисовал Наполеон перед ее глазами картину революции и ее ужасов до 9 Термидора. Ее охватывала жуть перед теми преступлениями, которые напоили французскую землю невинной кровью, и она с восторгом стала на сторону героев Термидора, которые положили конец всем этим ужасам. Однако генерал Бонапарт был не столь же благоприятного мнения о деятелях 9 Термидора. Он до этого времени знал их как террористов. По его мнению, «все же можно сделать и причинить много зла, не будучи дурным по существу. Одна какая-нибудь необдуманная подпись стоила жизни тысячам людей». «Нужно было бы, – добавил он, – беспрестанно выставлять перед глазами людей картину, на которой были бы написаны яркими красками все деяния, все сцены, все страдания, порожденные необдуманными решениями».