Николай Крылов - Не померкнет никогда

Явившись однажды к командарму с какой-то требовавшейся ему справкой, я застал у Г. П. Софронова коренастого, широкоплечего моряка с нашивками контр-адмирала. Сразу понял, что это Гавриил Васильевич Жуков командир Одесской военно-морской базы, только что назначенный начальником гарнизона.

У Жукова было обветренное, тронутое когда-то оспой лицо, несколько хмурое и очень волевое. Я знал, что он участник гражданской войны. Побывал и добровольцем в Испании, где заслужил два ордена.

В Одессе контр-адмирал служил около трех лет и был известен в городе. Он являлся членом обкома партии, кандидатом в члены ЦК КП(б) Украины. Общаясь с одесскими моряками, нельзя было не заметить, что Жукова в базе не просто уважают, по и любят. Людям импонировали его боевая биография, решительность, воля.

В первых числах августа командование Одесской базы занималось необычным для него делом — из моряков спешно формировались два сухопутных полка.

Полками они были скорее по названию, а по численности ближе к батальонам: в одном набралось 1300 бойцов, в другом — около 700. Больше на первых порах взять было неоткуда. Сюда зачислили и школу младших командиров, и различные береговые команды, и всех, без кого можно было обойтись на кораблях, батареях, постах связи.

Вооружить эти полки оказалось не так просто — винтовки для них собирались по всем подразделениям базы (у матросов ведь не то что у солдат — винтовка есть далеко не у каждого). И, наверное, только авторитет контр-адмирала Жукова в городских организациях, знание им местных ресурсов помогали быстро нащупать возможности получения еще кое-какого вооружения. На одном предприятии, отнюдь не военном, в срочном порядке налаживалось изготовление ручных гранат. На другом — законсервированном в начале войны стекольном заводике — взялись делать бутылки с горючей смесью — оружие против фашистских танков.

Все это требовалось, конечно, не только для морских полков.

В наш воинский обиход в то время еще не успело войти понятие "морская пехота". Одесская база назвала свои краснофлотские полки просто 1-м морским и 2-м морским. Но это и были морские пехотинцы, причем, вероятно, одни из самых первых на всем фронте.

К 5 августа 1-й морской полк был в основном сформирован. Правда, он еще не имел ни средств связи, ни даже саперных лопат, не говоря уж об артиллерии. Но мы считали его резервом для выдвижения на правый фланг. 2-й полк командование базы предназначало для прикрытия порта: события могли обернуться по-всякому.

Тем временем еще один полк сформировался на основе 26-го погранотряда, дополненного личным составом других подразделений НКВД. Тут с оружием затруднений не возникло: у пограничников оно всегда при себе, да и в запасе кое-что было.

Не приходилось сомневаться, что в трудный час подкрепит Приморскую армию и сама Одесса. Конечно, горвоенкомат мог дать нам не слишком много: основной контингент военнообязанных, мобилизованный в первые дни войны, был давно на фронте. В резерве военкома оставалось лишь несколько тысяч запасников старших возрастов. Но когда к советскому городу подступал враг, в армию шли не только те, кто состоял на военном учете.

Еще в начале июля в Одессе началась запись добровольцев в истребительные батальоны и отряды народного ополчения. На одном лишь заводе имени Октябрьской революции в них вступило две тысячи человек, на фабрике имени Воровского семьсот, почти столько же в торговом порту, а всего по городу — многие тысячи. Часть их, правда, должна была потом уехать в связи с эвакуацией ряда предприятий. Но те, что оставались в городе, проходили без отрыва от производства военную подготовку — ежедневно по два-три часа.

Каждый из семи районов Одессы имел по своему батальону. Еще один, восьмой, создали железнодорожники. Бойцы этих батальонов, мужчины и женщины, не носили формы. Но они осваивали винтовку и пулемет, учились метать гранаты и бутылки с зажигательной смесью, привыкали являться на сборные пункты по сигналу тревоги. И очень скоро многие из них оказались на переднем крае.

События на юге развивались стремительно. 4 августа прервалась проводная связь со штабом фронта. Как выяснилось затем, он отбыл из Вознесенска в Николаев. Оттуда войскам фронта 6 августа был отдан приказ об отходе на линию Чигирин, Вознесенск, Днестровский лиман.

Приморской армии приказывалось отходить на рубеж, проходящий через Березовку, Катаржино, Раздельную, Кучурганский лиман. Таким образом, наш правый фланг оттягивался от Днестра, развертываясь фронтом к северу, левый же оставался у Днестровского лимана.

Мы тогда не знали, что для основных сил Южного фронта новый рубеж по Бугу — только промежуточный и что Ставка Верховного Главнокомандования разрешила им отход на Днепр, с тем чтобы там остановить врага. Не знали мы еще и того, что в директиве Ставки от 5 августа есть пункт, касающийся непосредственно нас: "Одессу не сдавать и оборонять до последней возможности, привлекая к делу Черноморский флот".

С момента подписания этой директивы, вносившей в задачу Приморской армии полную и окончательную ясность, историки ведут теперь счет дням Одесской обороны. Правда, до нас требование Ставки дошло лишь несколько суток спустя в приказе главкома Юго-Западного направления С. М. Буденного. Но суть не в датах. Директива Ставки подтверждала в решительной и категорической форме то, что уже выполнялось и армией, и моряками.

Из того же приказа главкома направления неожиданно стало известно, что в Приморскую армию теперь входит также 30-я горнострелковая дивизия, — сосед 95-й Молдавской. Обрадовавшись, мы поспешили отвести ей полосу обороны на правом фланге нового рубежа.

Но радоваться было рано. Развивая наступление от Днестра, ударная группировка противника врезалась между нашей и 9-й армиями. При этом большая часть 30-й дивизии оказалась по ту сторону быстро расширявшегося вражеского клина. Нам никак не удавалось даже передать в ее штаб приказ. Два офицера связи вернулись, не выполнив задания, третий пропал без вести.

До штарма, правда, добрался с группой командиров комиссар 30-й дивизии П. А. Диброва, сослуживец нашего командарма по Прибалтийскому Особому военному округу.

Г. П. Софронов объяснил комиссару задачу дивизии, показал на карте предназначавшийся ей рубеж. И, расщедрившись, выделил для нее десятка два пулеметных расчетов из армейского резерва. С тем Диброва и отбыл.

Обнаружить дивизию, установить с ней контакт поручалось еще не раз нашей кавалерийской разведке. Однако конники, углубляясь в степь, натыкались лишь на колонны противника.