Даниэль Жирарден - Гувернер Романовых. Cудьба Пьера Жильяра в России

Софья Тютчева и Мария Вишнякова были уволены Императрицей и вынуждены покинуть дворец: «Дети не просто никогда не говорили о Распутине в моем присутствии, но избегали любых намеков на все, что указывало бы на его присутствие». Жильяр внимательно следил за происходящим во дворце, искал информацию, проверял слухи, усиливал меры предосторожности: «Все очень боялись, как бы я не встретил его, так как комнаты во дворце, которые я занимал, находились рядом с комнатами Цесаревича. Поскольку я требовал, чтобы слуги, приставленные к нему, сообщали мне о малейших событиях в его жизни, эти встречи не могли происходить без моего ведома».

Жильяр заметил, что Распутин регулярно захаживал к Анне Вырубовой, фрейлине и близкой подруге Александры Федоровны и Распутина. Вырубова пользовалась полным доверием Императора. Некоторые недоброжелатели считали ее сумасшедшей. Жильяр эту «невежественную и лишенную здравого смысла» женщину называл «сентиментальным и мистически настроенным существом». Он же писал, что «она была способна на любые жертвы ради Императрицы, но сама ее преданность была опасной». Темные дела Распутина могли бы оставаться семейной тайной, которых и без того было немало. Однако старец стал слишком близок к Императрице, считавшей его гласом Божьим не только в делах, относящихся к здоровью ее сына, но и в политике.

По мнению Жильяра, он был, «несомненно, врагом, совершенно бессовестным и чрезвычайно ловким». В ноябре 1916 года Жильяр сопровождал Царя и Цесаревича в Киев. Там вдовствующая Императрица Мария Федоровна, мать Императора, вместе с многочисленными великими князьями предприняла последнюю попытку убедить своего сына изгнать Распутина из дворца. Царь ужасно переживал, так как знал, что его жена не смирится с подобным решением: «Он никогда не казался мне столь расстроенным, – писал Жильяр после беседы с ним. – Он стал нервным и вспыльчивым, хотя всегда держал себя в руках, и даже два или три раза грубо разговаривал с Алексеем Николаевичем». Царь не сделал ничего. Сестра Александры Федоровны, Элла, которую та очень уважала, приехала из своей обители в Москве, чтобы увидеться с Императрицей в Царском Селе, урезонить и предостеречь ее. Их встреча была очень короткой, и больше они никогда не виделись.

Все возраставшее влияние Распутина беспокоило Думу, а также иностранные государства. После беседы со швейцарским представителем в Петрогрaдe, консулом Эмилем Одье, Жильяр написал, что «никогда не подозревал до этой беседы важности, которую придавали политической роли Распутина не только сами русские, но и люди в европейских посольствах и представительствах в Петрограде». Император, поглощенный бестолковым ведением войны, почти не появлялся в Царском Селе. В то время внутриполитические решения принимались Александрой Федоровной.

В августе 1915 года, накануне заседания Думы, на котором был провозглашен курс на реформы, А.Ф. написала Царю: «Наш Друг (Распутин) просил тебя много раз отсрочить это на столько, на сколько возможно… Сейчас они намерены вмешаться и судить о делах, в которых ничего не смыслят. Не забудь, что твой долг – оставаться самодержцем». И далее: «Наш Друг просит тебя распустить Думу с 14 числа». Многие наблюдатели полагали, что влияние Распутина на политику могло быть преувеличено и что его действия слишком переоценивались под влиянием мистического образа этого человека. Личные письма Александры Федоровны Императору (более четырехсот в 1914–1917 годах) убедительно доказывают, что его влияние было ощутимым во всех сферах жизни государства, в том числе в военной.

Александра Федоровна писала эти длинные письма в то время, когда они впервые надолго разлучились с Царем, находившимся в ставке Верховного главнокомандования. Анна Вырубова и Распутин упомянуты почти во всех письмах, он – под именем Друга. Вырубову в письмах к мужу Императрица называла Коровой. Все эти письма изобилуют бесчисленными ссылками на Бога, Богоматерь, ангелов и святых. Они наполнены словами нежности в адрес Николая, которого Императрица называла Ники, проклятиями на голову «сумасшедших и мерзких существ» – членов Думы или же ненавистью к «грязным евреям», но в них ни разу не проскальзывает намека на хоть какое-то улучшение состояния Алексея.

Алексей Николаевич с Императором и Императрицей в Могилёве. 1915 г.

Алексей Николаевич на лечении в Ливадии весной 1913 г.

Тяжелее всего было смириться с тем, что Распутин и Вырубова обсуждали дела напрямую с будущими или действующими министрами: «Наш Друг два часа беседовал с Барком (министром финансов)» (11 мая 1915 г.). «Прости меня, но кандидат на пост военного министра мне не нравится <…> Не враг ли он нашего Друга? Это нехорошо» (12 июня 1915 г.). «Кажется, наш друг снова обедал с Шаховским (Министром торговли и промышленности), который ему нравится. Он может оказать положительное влияние на этого человека» (12 июня 1915 г.). По вопросу о назначении Трепова, министра общественных работ: «Григорий очень обижен тем, что ты не спросил его совета. Я тоже очень сожалею об этом назначении» (1 ноября 1915 г.). Чуть ниже: «Наш Друг сказал, что Штюрмер может еще некоторое время оставаться председателем Совета Министров» (9 ноября 1916 г.). В сентябре 1916 г.: «Григорий настоятельно просил назначить на этот пост Протопопова». Имелся в виду пост министра внутренних дел, на который Протопопова действительно назначили. Жильяр позже назвал этого деятеля «невежественным преступником».

Трудно понять, насколько велико было влияние советов Распутина. В августе 1916 г. Николай написал: «Ты сама знаешь, что у нашего Друга порой возникают очень странные идеи. Поэтому следует быть осмотрительными, особенно в том, что касается назначений на важные должности». Начиная с осени 1916 г. Александра Федоровна больше не довольствовалась рекомендательными записками: «Если ты его возьмешь – телеграфируй мне». Она лично отправлялась в Могилёв для того, чтобы добиться принятия нужного ей решения. Однако Распутин, будучи весьма сложной натурой, действовал и самостоятельно, если был не согласен с Императрицей. Например, он ворвался прямо к генералу Николаю Рузскому, чтобы прекратить жестокие погромы евреев в Галиции в 1915 году.

По словам Жильяра, у Императрицы случались приступы мистической одержимости, и она была очень суеверна. Это отчетливо проявилось во многочисленных фрагментах переписки: «Не забудь держать в руке маленькую иконку и много раз провести по волосам его (Распутина) гребешком перед заседанием Совета Министров». (15 сентября 1915 г.) Мир для Александры Федоровны в какой-то момент поделился на друзей и врагов Распутина. Того, кто выступал против него, следовало неумолимо устранять с пути, ведь «он восстал на Божьего человека, и значит, его дела не могут быть благими, а советы справедливыми» (16 июня 1915 г.), – написала она о Николае Николаевиче, главнокомандующем русской армией[2], Распутин вмешался даже в ход войны: «Я должна передать тебе следующую просьбу нашего Друга, вызванную видением, которое было у него ночью. Он просит тебя начать наступление под Ригой». (15 ноября 1915 г.)