Овидий Горчаков - Лебединая песня

Да, таков был летом сорок четвертого прусский пейзаж. Цветущая молодость девушек. Солдат-инвалид. Обелиск в честь павших. И в саду бургомистра — хотя этого и не знали разведчики — серые мешки с удобрениями — с богатым фосфором и кальцием пеплом из крематориев Освенцима и Майданека.

По шоссе то и дело проносятся штабные и крытые грузовые автомашины с номерами СС. Номера с инициалами WH — сухопутные силы, LW — люфтваффе. А вот номер, какого разведчики еще не видели: начинается он с КМ. На большой скорости мчится транспортер с солдатами морской пехоты в светло-серой форме. Разведчики определяют род войск по цвету формы, погон и окантовки. Красные погоны — артиллерия, ярко-желтые — кавалерия, синие — интендантство… Молча лежат разведчики, терпеливо ощупывая глазами каждый метр от опушки леса до горизонта.

Ровно через три часа наблюдателей сменяет новая пара — Овчаров и Зварика. Целиков и Тышкевич ползком возвращаются в сосняк. Целиков подробно отвечает на дотошные расспросы капитана. Все немцы — старики и подростки — вооружены? Ясно. Машины с номерами СС? Кого они ищут? Капитан задумывается. Может быть, после покушения на Гитлера эсэсовцы почти все силы бросят на подавление заговора, им будет не до десантников…

Ваня Целиков докуривает папиросу московской фабрики «Дукат», вкручивает окурок поглубже в песок под палой хвоей. Потом, поразмыслив, вырывает его и растирает в ладонях, чтобы и следа не осталось…

Все сильнее прижаривает солнце. Все крепче пахнет смолой. На сосновых лапах серебрятся нити клейкой паутины. Из-под палой рыжей хвои выглядывает желтый масленок. Аня находит, ползая в сосняке, десяток клейких маслят, разрезает финкой, сушит на припеке. Она уже чувствует, что с едой здесь будет очень трудно. Два года оккупации научили ее бережливости, привили ей привычку откладывать на черный день.

Попадаются и лисички. Совсем как на лесистых холмах под родными Полянами, где Аня провела первые безоблачно-счастливые пятнадцать лет своей жизни. Только все здесь, даже сосны, даже воздух, — все какое-то чужое, враждебное. Солнце и то светит словно сквозь закопченное стекло, светит — и не греет душу…

За сосняком виднеется зеленая просека. Ну, что в ней немецкого? Самые обыкновенные ромашки, голубые колокольчики, ярко-красные гвоздички, анютины глазки. И все-таки остро чувствует Аня — это не своя земля… Что даже эти цветы чужие, и анютины глазки наверняка названы пруссаками не в честь Анюты, а какой-нибудь пруссачки Анхен. И даже спелую, сочную чернику Аня пробует с опаской. … Подозрительно тихо в чужом лесу. Не поют в нем птицы. А как пели соловьи в Смоленском лесу под Ямщиной!… Вовсю стрекочут кузнечики, но Ане не верится, что язык у них международный, свое кузнечиковое эсперанто: ей-богу, есть в этом стрекоте что-то не наше, что-то немецкое… Нет, все здесь от дьявола, и весь пейзаж пропитан чем-то дьявольским — немой угрозой, изготовившимся к прыжку неведомым злом. Даже удивительна эта обыденность пейзажа — совсем не таким представляешь себе ад…

Ребята разговаривают шепотом, больше молчат, почти не двигаются, часто озираются, чутко, настороженно прислушиваются к шорохам леса.

В бору запоздало кукует кукушка.

— Посчитаем, Аня, сколько нам жить осталось? — спрашивает Зина. И тут же замолкает, заметив на себе тяжелый взгляд капитана Крылатых. Неуместный вопрос.

«Ку-ку, ку-ку…»

Шпаков опускает глаза — конечно, вопрос неуместный.

И Ваня Мельников вдруг озабоченно склоняется над казенной частью «ППШ», сдувает хвоинки с затвора. И все делают вид, будто не слышали нетактичного вопроса.

«Ку-ку, ку-ку…»

А капитан Крылатых, подшивая свежий воротничок из перкалевого лоскута, тихонько, неверным баском напевает:

— «И я знаю, родная, со мной ничего не случится…»

«Ку-ку…»

Адски медленно вползает вверх по елкам с лапы на лапу закатный пламень. Наконец-то, наконец-то кончается этот длинный день. Пожалуй, самый длинный день в жизни Ани и ее друзей. Пролетает над лесом тройка голубых снизу «юнкерсов». Стихает шум на лесопилке. Стихает за опушкой гулкое тарахтение мотоциклов и автомашин, мычание коров, поросячье хрюканье, непонятные вскрики, от которых стынет кровь в жилах. Умолкает даже стрекот кузнечиков. Шумит балтийский бриз в верхушках сосен.

Даже тихий шепот царапает по нервам.

— Но почему мы не нашли груз? — спрашивает капитан Ваню Мельникова и Натана Раневского. — Весь день думаю… Я там все ближние кварталы исходил, ведь парашют должен был почти наверняка повиснуть на деревьях.

— По-моему, — говорит Мельников, разжевывая сухарь, — штурман сбился на втором заходе. Без костров это как пить дать…

— Может быть, — еле слышно произносит Натан, — а может, в поле груз упал или в озеро.

— И все-таки, — заявляет капитан, — мы должны сделать все, чтобы отыскать груз. Сами понимаете — там харчи, боеприпасы, запасные батареи. Придумать бы такой радиобуй в тюках — включаешь рацию на определенную волну, а груз твой сигналит: «Я тут, я тут, иди сюда!…»

Десантники невесело переглядываются: да, без груза — хана, в «сидорах» — еды всухомятку на две недели, патронов — на пару хороших боев, батарей — на месяц связи. Увы, не разработали мы еще таких специальных средств, чтобы темной ночью наводить десантника на утонувший в лесном зеленом море грузовой контейнер. Да так, чтобы враг не чуял сигнала, а десантник чуял… Радиобуй — это дело…

— Как только стемнеет, пойдете искать груз, — шепчет капитан. — Но берегитесь засады! Немец наверняка прочесал место нашей выброски…

— И наверняка нашел груз! — вставляет Мельников.

— Может быть, и нашел, — соглашается капитан. — Может быть. Но мы должны пойти на любой риск… Так, Ваня?

— Так, — хмуро соглашается Мельников, роя саперной лопаткой ямку для пустой банки из-под свиной тушенки.

— Так, Коля? — спрашивает командир Шпакова.

— Так, — твердо отвечает Шпаков и, покосившись на Ваню Мельникова, добавляет: — Если кто сомневается, так я готов лично пойти искать груз!

— А никто и не сомневается! — резко отвечает Ваня Мельников, обидчиво выпячивая нижнюю губу.

— Вот и отлично! — говорит командир. — Но самая наша первая задача — узнать точно, где мы находимся, сориентироваться по карте. Я весь день изучал карту и не могу сказать, где точно нас выбросили, что это за фольварки за опушкой. Вот вы, Ваня и Натан, уйдете искать груз; нам надо назначить запасные явки, а как мы это сделаем, если не знаем, где находимся?

И это ясно всем. Сначала надо сориентироваться. И вот в притихший темнеющий лес уходят Мельников и Раневский. Они идут до опушки с капитаном и Шлаковым, а дальше — одни, оставив автоматы, с пистолетами в кармане. Капитан и Шпаков, прикрывая товарищей, видят, как те бесшумно перебираются через увитую плющом высокую каменную ограду ближайшего фольварка, ждут пять минут, десять, пятнадцать. На фольварке гулко, осатанело лает собака… Мельников и Раневский возвращаются кружным путем, злые, растерянные.