Отто Дитрих - Двенадцать лет с Гитлером. Воспоминания имперского руководителя прессы. 1933-1945

Столь же ярким примером отсутствия у Гитлера таланта государственного деятеля может служить оккупация Норвегии и глупое управление этой страной. Норвегия не принимала никакого участия в войне. Она была невинной жертвой мнимой стратегической необходимости. Если Гитлер считал, что временная оккупация Норвегии необходима для сохранения жизненно необходимой для рейха Балтики, если он понимал, что только необходимость заставляет его принудить норвежцев пожертвовать суверенитетом страны, тогда у него были все причины создать режим оккупации более терпимый для норвежцев, сделав все возможные уступки во внутренних делах. Вместо этого он назначил непопулярное в стране норвежское правительство и учредил жестокую систему заложников. Немецкая гражданская администрация совершала экономические преступления против норвежцев. Гитлер явно не пытался примирить норвежцев с оккупацией. Несмотря на все первоначальные иллюзии Гитлера, правительство Квислинга не прижилось в стране. Для космополитического духа норвежского народа оно оказалось неприемлемым. А немецкая гражданская администрация под началом Тербовена была фундаментальной политической ошибкой, вызвавшей ненависть к немцам у большей части северных стран. Арест самых известных норвежских епископов и студентов университета Осло, устроивших патриотические демонстрации, уничтожил какую-либо симпатию к Германии, которую еще испытывал к ней международный академический мир. Даже нейтральная Швеция возмущалась строгим режимом оккупации Норвегии. Действия Тербовена одобрялись Гитлером, который его назначил и держал на этом посту, несмотря на протесты как немецких, так и норвежских деятелей. Гитлер поощрял его постоянные визиты в Берлин или в ставку.

Столь же безумную, катастрофическую внешнюю политику Гитлер проводил и в Дании. В отличие от Норвегии сначала в стране осталось прежнее, датское правительство, так что оккупация была принята сравнительно спокойно. Но постепенно начали допускаться те же политические ошибки, вызывавшие ту же реакцию, пока страна открыто не взбунтовалась.

Неопределенные цели, полумеры, подозрительность и двойственность – вот основные черты политики Гитлера в Европе. Народы Европы ощущали в этой политике отсутствие искренности. Из-за политики Гитлера краеугольные камни новой Европы, о которой он мечтал, рушились так же быстро, как и закладывались. Политика Гитлера по отношению к Франции – яркий тому пример.

Теоретически Гитлер намеревался строить новую Европу с помощью французского народа. Навязать всей французской нации тяготы, напряженность, нестабильность и унижение пятилетнего перемирия и в то же время надеяться, что правительство Петена завоюет доверие страны и получит согласие народа на революционные изменения духовной сущности французов, было не политикой, а глупостью. Ни один здравомыслящий человек не поверил бы, что подобное поведение продиктовано чистыми и искренними намерениями. Встреча Гитлера с Петеном в Монтуаре была подходящим моментом для громкого сигнала миру. Эта встреча могла бы стать начальной точкой для создания «нового порядка», который Гитлер, предположительно, собирался основывать на равных для всех стран условиях и общности интересов. Мир, заключенный в это время с Францией, при котором были бы восстановлены честь и суверенитет страны, мог бы открыть путь к общему компромиссному миру и предотвратить ужасное кровопролитие. Наблюдая, как стареющий маршал Франции выходит из автомобиля перед железнодорожной станцией этого маленького французского городка и проходит по устланной красным ковром дорожке к машине Гитлера, я думал, что он тоже, возможно, питает в душе такую надежду. Разумеется, многие прозорливые немцы надеялись на подобный исход. Когда Петен возвращался к своей машине, Гитлер провожал его. Но, как мы вскоре узнали, это был всего лишь политический жест. Его хитрая улыбка была всего лишь улыбкой победителя, который не смог воспользоваться случаем и упустил шанс совершить великий, освободительный политический акт.

Единственным заметным постоянством в неудачной политике Гитлера по отношению к Франции был четкий ритм: шаг вперед, два шага назад. Почти за пять лет он собственной рукой уничтожил все, что могло способствовать плодотворному сотрудничеству. Вскоре после встречи в Монтуаре он сам, не какой-нибудь скромный служака или сумасшедший администратор, а сам Гитлер приказал Беркелю и Вагнеру сорвать надписи на французском языке в Эльзасе и Лотарингии! Он сам приказал изгнать из этих мест десятки тысяч французов, чем неизбежно смертельно оскорбил чувства всего французского народа. Именно он дал указание командирам во Франции отвечать на каждое нападение на немецких солдат террором, репрессиями и расстрелом заложников в количествах, во много раз превышающих количество убитых немцев. Он издал эти указы, хотя, безусловно, осознавал их жестокость и, регулярно читая переводы зарубежной прессы, знал, как эти акты возмущают весь мир.

В качестве дешевого подарка французам он распорядился перевезти из Вены в Париж останки герцога Рейхштадтского, сына Наполеона. Но он всегда лично препятствовал возвращению Петена во французскую столицу, хотя пребывание французского правительства в Париже было предпосылкой сотрудничества между Германией и Францией. Он всегда с недоверием относился к французским политикам, готовым строить будущее Франции на основе сотрудничества с Германией; в каждом их шаге к доверию и миру он подозревал козни и предательство. Для Гитлера было вполне типично отталкивать тех, кто предлагал ему сотрудничество, а потом, когда они, разочарованные, избирали другой путь, он хвастал своей прозорливостью, говоря, как он был прав, опасаясь их.

Излишняя пристрастность Гитлера к режиму Муссолини в Италии была преступной ошибкой, особенно если учесть, что это влияло на его политику по отношению к Франции. Он угождал Муссолини, пока не стало слишком поздно, пока вторжение союзников в Северную Африку не изменило условия и не заставило его нарушить перемирие, которое он сам навязал Франции.

Его политику по отношению к Франции в Германии совсем не одобряли. Даже Риббентроп, отличавшийся крайней бестактностью в решении международных вопросов, неизменно задевавший чувства других наций, нередко отмежевывался от политики Гитлера во Франции. По всей вероятности, он пытался переубедить Гитлера, но тот оставался неуправляемым, упрямым, неподвластным голосу разума. После того как из-за жесткой позиции Англии он потерпел поражение на политической сцене, государственный деятель в нем умер. Когда он начал искать славу в качестве военного деятеля, он рассчитывал на успех оружия и его вера в победу зиждилась только на военной мощи. Он уже был неспособен к принятию политических решений.