Семен Гудзенко - Завещание мужества

Самый головокружительный день. Вчера решили ехать в Дрезден, а потом в Берлин! На рассвете выехали. Шофер прекрасный, он ездил Прага — Париж — Мадрид. Германию знает. Он чех. После Терезина, граница протектората, начинается Судетская область. В Терезине крепость, где сидели политзаключенные. Вот идут они — французы, худые, как скелеты, в ботинках на деревянных подошвах, пиджаки висят, как на вешалках. У дороги под каштанами беседуют солдаты с военнопленными. Мой ровесник, москвич, студент института связи, попал в плен под Уманью.

— У меня одна мать. Писать не буду. Похоронила. Приеду — и все.

Из Судетской области чехи гонят всех немцев. Жарко, как в июне 1941 года, вот они идут: дети, старики, женщины, солдаты. Тянут тележки, огромные возы, где лежат вещи целой улицы. У речек сушат белье, моются и идут дальше. Крутые подъемы Рудных гор и Судет, курортные местечки. Они идут, тяжело дыша, потные, молчаливые, но жизнь есть жизнь, и приходится пеленать детей, варить кофе, отдыхать.

Да, забыл: в Судетской области, на домах в городе Теплице, по-русски писано: «Чехословацкая республика». Это решают сами солдаты и чехи без всяких конференций, это понимают немцы и бегут. Надпись на доме: «Германия». За ней развалины Альтенберга.

Пригороды Берлина — Мариендорф, Потсдам. Окопы наших артиллеристов украшены лозунгами: «Да здравствует 1 Мая!», «Да здравствует мир!»

Солдаты ушли, уже мир, а лозунги и траншеи остались нетронутыми. Вдоль всей автострады до Берлина надписи: «Слава пехоте!», «Слава артиллерий!» и т. д.

Въехал в него в 21.00, а в Германию в 14.00. Уже сумерки. Много разбитых домов, до центра не доехали, заночевали в комендатуре района. Много здесь девушек освобожденных — украинки, польки.

Подполковник Баранов. Его знает не только Шенебергский район, но и Карлсхорст. «Нужно так работать, чтобы наш район стал лучшим в Берлине и Берлин — лучшим городом» (!!). «Доказать немцам, что русские — не то, что Геббельс говорит!»

Тост майора-казаха. За то, чтобы наша комендатура была лучшей в Берлине!

За стол пригласили бургомистра района и его жену — немцев. Подполковник, который едет в Минск замнаркомпищепромом, провозгласил тост: «Я пью за вас и вашу супругу и за то, чтобы уничтожили нацизм».

Шенебергский район. Там мы ночевали. На улице свет. Комендант читает лекции, немцы устраивают концерты, работает ресторан.

Возле рейхстага толпы солдат и машин. Все фотографируются. Они приехали в Берлин на экскурсию. От этого душа радуется…

У всех, кого немцы поработили, есть флаг. Шоссе пестрит датскими, польскими, французскими флагами, и только немцы идут, идут с белым — знаменем капитуляции.

Проходит колонна солдат, пленных. В их рядах женщины, дети. Их поддерживают под руки. Прошла колонна, а на траве и шоссе остались тряпки, обрывки бумаги и обессилевшие немцы. Вот один, седой, сидит у дерева, он не может разогнуть ноги. Двое лежат, тяжело дышат.

Я сижу на бульваре, читаю газету. Рядом на скамье трое старух немок, с другой стороны полька и ее муж — голландец…

Немки спрашивают, будет ли отстраиваться Берлин.

— Да, но раньше немцы построят русские города.

Им переводят. Они побледнели — боятся, что их, 70-летних, пошлют. Смешно и жалко. Они говорят:

— Германия Гинденбурга была хорошей. Старая, добрая Германия. — И плачут.

Берлинцы работают: они разбирают баррикады, развалины, чистят улицы.

Прага снова меня взволновала. Чудесный, просторный город. Легко здесь дышать. После развалин Берлина — рай.

На Вацлавской площади пленные немцы собирают битое стекло.

Сегодня много английских солдат в Праге. Они в основном в отелях и в ресторанах. Вид у них туристов.

Утомляет безделье. В зеленых рощах стреляют солдаты по учебным мишеням. В Альпы, в лагеря, уходят полки. Под Веной на курортах разместились штабы.

Теперь с интересом читается вся иностранная информация: осложнения с Японией, Польшей, Югославией. Не дает покоя фронтовикам. А вдруг снова… Успокаивают себя, что дипломаты договорятся, но если опять бы пришлось идти — пошли и дрались бы отлично.

Солдат вернулся в Киев. У него жил немец на квартире. Убил его мать. Ограбил. Случайно нашел конверт с его берлинским адресом. Это было в 1943 году. В 1945-м он пришёл в Берлин и нашел дом этого немца. Здесь он увидел свой костюм, присланный в посылке. Немец уже давно был убит. Его вдова, когда узнала, кто этот пехотинец, смертельно побледнела. Солдат не стал брать своего костюма. Он только на дверях написал: «Сюда приходила месть из Киева, с ул. Чкалова, из дома № 18». Наутро вдова сбежала в деревню. Солдат решил поселиться здесь с друзьями. В шкафах он нашел много знакомых вещей, и это ему напоминало мать, дом, Киев.

Когда мы узнали о конце, каждый больше всего боялся умереть. Жизнь после войны солдаты берегут сильнее.

По Словакии уже несколько дней на Шаморин и дальше идут обозы — солдаты едут в Россию. На телегах красные флаги. Бойцы повеселели. Они раздают детям, разбрасывают пачками кроны…

Сейчас очень многие хотят демобилизоваться — находят какие-то старые болезни, ездят на рентген, стонут и кряхтят. А еще всего две недели назад они были бодрыми и подтянутыми офицерами. Все это не страшно. Пусть хитрят — они победили.

Опять снилась Москва.

1946–1952 гг.

Стихи

Главы из поэмы «Дальний гарнизон»

Из записных книжек

А я спешу.

Мне нужно до рассвета

поспеть на стройку.

Я там очень нужен.

Быть нужным — это счастье.

В путь, друзья!

Послесловие 1946 года

Опять в дороге провожаю год.Опять осенний ветер крут и резок.Он раздувает наши гимнастерки,плащи и пиджаки, как паруса.И кажется, вот-вот мы улетимпод небеса…Но держит нас земля —   не разлучитьсяс ней, жесткой и колючей.   Не расстатьсяс ней, ласковой и верной,   никогда!И мы идем к строительной площадке.Здесь будет город.   Говорят об этомнам крутобоких бревен штабеля,кирпич,   сухая пыль цементада балки двутавровые.   Сюдаих день и ночь завозят.   Очень скоропридут строители   и жизнь вдохнутв железо и кирпич.   Да,     очень скоромы будем снова принимать воронкиот тонных бомб за котлованы.   Сновапротивотанковые рвы   считатьсистемой орошения.   Завалыв лесах совсем не будем замечать.Ну, а пока,   в году сорок шестом,стоим мы на строительной площадке:немецкий танк в песке оставил трак,как будто бы змея меняла кожуи, тягачом прикинувшись, ушла,не пушку выставив,   а кран подъемный.Лежат в песке узлы тяжелой стали,изорванной и ржавой,   и молчат,молчат о том, что повториться может.Привала нет!   А есть опять работа,опять забота   о тепле и свете,опять пехота   плотничает, строит;опять саперы   новые дорогипрокладывают по лесам и топям.Опять шоферы,   чертыхаясь, возятдубы и сосны в три охвата.   Сновамы ездим на попутных   и живемв бараках и домах на поле боя(на бывшем поле боя).   Не забудь,как первую любовь не забываешь,профессию,   с которой начиналимы нашу жизнь.   Ее зовут: военной.И если вновь…   Сам понимаешь.     Еслиопять, как в сорок первом…   На зареуйдем в поход,   уйдем в последний бой,чтоб пехотинцы занимались мирнымстроительством домов,   чтобы шоферывозили не снаряды, а бидоныс прохладным молоком для детсадов,где будут наши внуки.   Мы для нихвойну опишем просто и правдиво —им не придется больше воевать!…Опять в дороге провожаю год.Осенний ветер мне лицо изрезал,осенний ливень до костей промыл.А я спешу.   Мне нужно до рассветапоспеть на стройку.   Я там очень нужен.Быть нужным — это счастье.   В путь, друзья!

1946