Ашурков В.Н. - Мосин – создатель русской винтовки

Первый пункт решения комиссии был документально опровергнут Мосиным ссылкою на письмо самого Нагана. Способ наполнения магазина был разработан Мосиным совершенно самостоятельно. Мосин, безусловно, создал свою, совершенно оригинальную консрукцию винтовки. Тем не менее артиллерийский комитет, разделяя свойственное правящим кругам царской России неверие в русские способности и силы, не поддержал права талантливого русского конструктора и честь отечественной техники, а настаивал на мнимых «заимствованиях» Мосина у Нагана.

Царские правящие круги привыкли угодливо уступать первенство иностранцам, не защищая приоритет своей отечественной техники. Это полностью определяло и подход артиллерийского комитета к мосинской винтовке.

28 мая 1891 года оружейный отдел артиллерийского комитета, которому в связи с вопросом о предоставлении привилегии Мосину, Ванновский приказал выяснить, «что именно заимствовано Мосиным у Нагана», по существу повторил лишь то, что было ошибочно отмечено ранее, добавив к этому ещё одно новое клеветническое утверждение о «заимствовании» якобы Мосиным у Нагана обоймы.

Приписывание этого нового «позаимствования» Мосину явно не отвечало действительности. Мосин одновременно с винтовкой проектировал и свою собственную пластинчатую обойму. Здесь, как мы знаем, он на восемь лет опередил иностранца Маузера. Обойма Мосина была признана хорошей на испытаниях. Конечно, не по вине Мосина работы эти не были доведены до конца, а была принята обойма Нагана. Эта обойма была единственной деталью, которая принадлежала Нагану, но она ни в какой степени не была заимствована Мосиным, а навязана ему распоряжением высшего начальства. При дальнейшем продолжении испытаний винтовка вполне могла бы получить более совершенную пластинчатую обойму Мосина.

Указывая некоторые «главные существенные части» винтовки, которые, по его мнению, принадлежали Мосину, оружейный отдел вместе с тем оговорил то, что части, прямо не поименованные в его журнале, разработаны другими лицами при участии Мосина. В данном случае эксперты, желая угодить начальству, подкрепили своим «авторитетным» словом известную резолюцию Банковского от 30 марта, произвольно приписавшего Мосину соавторов в его изобретении.

Оружейный отдел явно желал подхалимски услужить Ванновскому.

Для чего оружейному отделу нужно было любым путём «доказать» мнимое «заимствование» Мосина у Нагана и тем умалять его изобретение? Только для того чтобы обеспечить Нагану обещанное ему вознаграждение, в выплате которого оказались заинтересованными и Ванновский, и другие, у которых были «деловые» отношения с Наганом.

Несомненно, Мосин многое знал и понимал, ему был противен дух низкопоклонства перед заграницей, но что мог в то время сделать он, простой русский офицер, против этих высокопоставленных бюрократов, привыкших раболепствовать перед заграницей, жадных к иностранному золоту и равнодушных к чести и достоинству своей Родины!

И всё же Мосин не примирился, а настойчиво протестовал против низкопоклонства, унижающего национальное достоинство нашего народа. В одной из своих записок он с горечью писал: «…Я, правда, привилегий не имею, но никак не следует придавать (этому) значение, умаляющее мою работу по устройству и скомбинированию всего ружья. Раз, если ружейный отдел признал, что запирающий механизм построен мною, то само собой следует, что и ствольная коробка, которая есть как бы футляр для запирающего механизма, может быть построена только мною. То же самое я должен сказать и о наружных начертаниях и о всех прорезях этой коробки. Так как отсечка-отражатель и магазин по отдельности признаны построенными мною, то, следовательно, и соединение их с коробкой произведено мною. Проектируя ствольную коробку и магазин, я должен был иметь в виду и устройство ложи, то-есть должен был придать такое очертание коробке и магазину, чтобы, врезая их в ложу, не ослабить ее излишними вырезами. А потому постройка ложи и скомбинирование её с частями ружья принадлежит мне, а также в ней длина и изгиб приклада даны мной. Комиссия по выработке образца признала предложенную мною ложу за самую удобную для вскидки ружья при скорой стрельбе…

Я считаю, что достаточно всего вышеизложенного, чтобы составилось убеждение, что раз главные части ружья построены мною, то и скомбинирование всего ружья принадлежит мне…»

Мосин ещё раз настойчиво и обоснованно утверждал авторские права на созданную им, но обезличенную царским правительством русскую винтовку. Однако это ни к чему не привело.

Мосину напомнили о том, что он должен знать своё место. 28 мая он подал начальству записку в ограждение своих изобретательских прав и в тот же день получил предписание от заместителя начальника главного артиллерийского управления «по исполнении возложенных на него поручений отправиться обратно к месту своего служения». Мосина спешили грубо выпроводить из Петербурга даже до решения вопроса о его привилегии. Наскоро подав рапорт о выдаче ему одного ружья для представления на соискание большой Михайловской премии и выписки из журнала о признании за ним прав, Мосин с горьким чувством выехал в Тулу.

В Петербурге он был теперь лишним. Царские власти забыли о нем, торопясь вознаградить Нагана и самим нажиться на этом деле.

7 июня 1891 года Ванновский представил Александру III подробный доклад. В нем Ванновский указывал, что при соглашении с Наганом в октябре 1890 года правительство обязалось в случае принятия его системы уплатить ему 200 тысяч рублей.

В докладе Ванновский, сознательно искажая факты, настаивал на мнимых заимствованиях Мосина у Нагана. Ванновский, рассчитывая на сдачу заказов на оружие за границу и возможность заработать на этом деле, считал необходимым выдать Нагану полную сумму премии. Он ничуть при этом не смущался тем, что система Нагана не принята на вооружение армии, а ружье Мосина могут успешно вырабатывать наши русские заводы. Министр на первый план ставил вопросы личного обогащения и поэтому был за Нагана.

8 июня 1891 года было «высочайше повелено»: «Выдать оружейному мастеру Леону Нагану 200 тысяч рублей за предложенное им для нашей армии ружье». Такая сумма явилась настоящим подарком для Нагана; царское правительство не жалело народных денег для иностранных капиталистов.

Еще задолго до этого решения Наган буквально забрасывал главное артиллерийское управление телеграммами, настаивая на скорейшей выдаче денег.

Назойливость, бесцеремонность Нагана ещё раз говорят о близких «деловых связях» между царскими генералами во главе с Военным министром и предприимчивым бельгийским дельцом.