Е. Бурденков - Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова

Прежде, чем рассказать о наших боевых операциях, попытаюсь охарактеризовать наиболее авторитетных членов нашей организации.

Ее общепризнанным идейно-политическим и военным лидером был Эразм Самуилович Кадомцев. Именно он написал ее устав, который сам же докладывал на Таммерфорсской конференции большевиков, и вскоре вошел в Боевой центр при ЦК партии вместе с В.И. Лениным (председатель) и Л.Б. Красиным[29]. С нами, рядовыми боевиками, в 1906–1907 годах он постоянно проводил занятия. В целях конспирации он имел обыкновение носить офицерскую форму, и это срабатывало: увидев офицера, жандармы, как правило, оставляли нас в покое. Правда, случалось и по-другому. Как-то летом 1907 года за Белой на наше боевое занятие нагрянула полиция. Кадомцев в офицерском кителе вышел им навстречу, чтобы их задержать, однако был арестован и с месяц просидел в тюрьме. Волевой и решительный был человек. В спорах с эсерами и меньшевиками бывал очень резок, и вступать с ним в дискуссию те избегали. К проступкам соратников был непримирим, трусости не терпел. Например, не любил Гриньку Андреева[30], который, однако, трусом не был, а просто на операциях волновался. Вообще, трусов в нашей боевой дружине не было и быть не могло – все мы знали, на что идем и чем рискуем.

Брат Кадомцева Иван непосредственно руководил нашей боевой организацией. В свое время по причине политической неблагонадежности его исключили из уфимской гимназии, и потому у нас его прозвали «гимназистом». Был серьезный, волевой и всегда очень спокойный. Отличался строгостью, не то, чтобы смеяться, улыбался редко. В боевой организации пользовался большим авторитетом. Он погиб зимой 1918 года – умер от воспаления легких.

Другой брат Кадомцева, Михаил, был человеком иного склада: в боевых операциях был отважен и вместе с тем холодно рассудителен. Был редкостно красив. Все Кадомцевы ко мне относились очень тепло, называли меня «Ванюшка беленький». Но особенно близко я сошелся с Михаилом, с которым не раз встречался и после 1917 года. Товарищ он был замечательный. Будучи сам приговорен к смертной казни, он, например, поддерживал в тюрьме боевика Ивана Мызгана, когда тому грозил эшафот. Меньше всего Михаил заботился о себе – бежал из Мензелинской тюрьмы, чтобы помочь товарищу и, спасая его при побеге, убил стражника. Погиб геройски в 1918 году. Командуя самарским фронтом против чехословаков, он бросился в атаку и попал под пулеметный огонь из засады.

Неординарной фигурой был уже упомянутый мной Владимир Алексеев. Благодаря тому, что его отец владел в Уфе медовым заведением, в ямах под бочками с медом мы имели возможность хранить динамит, пироксилин, оружие, нелегальную литературу. Сам Владимир, хотя по должности заместитель начальника боевой дружины, для нас был просто боевым товарищем. Вернувшись с каторги в 1917 году, он примкнул к меньшевикам и вместо отца как заложник сидел в одиночке уфимской тюрьмы, инспектором которой был в прошлом его близкий друг и тоже наш боевик Василий Алексакин.

Редкой выдержкой и храбростью отличался мой товарищ Тимофей Шаширин, слесарь уфимских железнодорожных мастерских. Он погиб в 1914 году в Тобольском каторжном централе.

Невозможно рассказать обо всех. Достаточно сказать, что ни в боевых операциях, ни на военном «скорострельном» суде, ни в тюрьме или в ссылке я не видел своих товарищей растерявшимися и тем более струсившими. Наоборот, они всегда стремились бежать из царских застенков, чтобы снова работать в подполье. В этом отношении характерным примером является «Петруська» – И.М. Мызгин. Сколько раз он бегал из тюрьмы и из ссылки! Его вспоминания читаются как приключенческий роман. Другие наши боевики – Павел Гузаков, Шаширин – погибли во время побега или, как Михаил Кадомцев, получили за него вечную каторгу.

В учебе и боевых занятиях прошло лето 1906 года. В сентябре мы узнали о решении горкома партии произвести экспроприацию казенных денег, перевозимых артельщиками (инкассаторами) на поезде Самара – Уфа. Для «экса» требовалось 15–20 боевиков-добровольцев. Хотя желающих оказалось много больше, в порядке учебы взяли и меня, в сущности, еще подростка. Мне прямо говорили: «Если не надеешься на себя– не ходи». Я, конечно, храбрился, но у самого на душе кошки скребли. Помню, тихим солнечным вечером накануне «экса» вышел на улицу, обернулся на дом, увидел братишек и мать, и подумалось, что, возможно, завтра погибну и вот так вижу их в последний раз. Должен сознаться, что едва тогда от этих мыслей не заревел. Но на боевую операцию все-таки пошел, и совершенно сознательно.

Операция состоялась 21 сентября 1906 года на разъезде Дёма близ Уфы. Ей предшествовала тщательная подготовка: еще в Самаре в поезд должен был сесть Федор Новоселов и сопровождать его до места; Константину Мячину[31] поручалось сесть в поезд на станции Чишмы и остановить его у намеченного разъезда; Михаилу Кадомцеву вместе с Сергеем Ключниковым после остановки поезда надлежало проникнуть к артельщикам и нейтрализовать их вооруженную охрану. Поезд должен был быть остановлен в строго определенном месте – у единственной дороги среди окружавших разъезд непроходимых болот. Я вместе с Алексеевым и Шашириным должны были для верности набросать на рельсы шпалы. Остальным предстояло обезвредить солдат охраны и не дать вмешаться в события обычным пассажирам. Всего нас было 18 человек, с оружием и бомбами. Командовал отрядом Иван Кадомцев. Он же был и самым старшим среди нас – ему было 22 года. Все заметно волновались.

Вечером 20 сентября наш отряд вышел на позицию, но в последний момент пришло известие, что артельщики отложили отъезд из Самары на сутки. Поужинав прямо на полянке, мы отправились по домам, шутя и смеясь, довольные, что на время опасность миновала. Следующим вечером мы снова были на месте. Слышим – свисток, увидели прожектора паровоза, который остановился за километр до намеченного места. Началась стрельба, и под свист пуль мы рванулись к поезду. Навалили на рельсы шпал, потом Алексеев с Шашириным побежали на выстрелы. Меня с револьвером в одной руке и с самодельной бомбой в другой оставили охранять тропку на случай, если явится помощь из города. Откровенно говоря, одному было страшно.

Стрельба продолжалась долго, паровоз давал свистки. Вдруг в кабине машиниста раздался взрыв. Как оказалось, Михаил Кадомцев, чтобы прекратить свистки, бросил петарду и оглушил машиниста. Наступила зловещая тишина. Кругом осенняя лесная темень, поезд чуть виден – как большой гроб. Вот-вот явятся жандармы. В полной неизвестности, со Смитом и Вессоном в руке, я оробел. Удивляюсь, как я, 16-летний мальчишка, тогда не удрал. Но вот, слышу чьи-то тяжелые шаги и кряхтение. Окликнул. Оказывается, это Алексеев тащит мешок с деньгами. Он сообщил, что повозки подогнали куда-то поблизости, и ушел, приказав ждать условный сигнал, а при появлении жандармов открыть по ним стрельбу или бросить бомбу.