Владислав Крапивин - Струна и люстра

– А чего… – отвечал он на упреки. – Там нормальные парни, с ними тоже интересно. Они мои друзья, а друзей не бросают…

Друзей не бросают, но рано или поздно приходится делать выбор: где именно твои друзья? Женька сделал.

Пресс-центр «Каравелла» долго и старательно готовил для областной газеты материал о распоясавшейся уктусской шпане. Это была не просто хулиганская компания, а уже сложившееся сообщество с уголовной «философией» и соответствующими делами. Оно третировало в округе и ребятишек, и взрослых. Женька знал о подготовке статьи, от него по привычке ничего не скрывали. Ведь несмотря ни на что – все же свой до мозга костей… А этот «свой» пошел к тем и подробно, с беззаботным смехом и в подробностях изложил им планы пресс-центра…

Статья в газете «На смену», разумеется, все равно вышла (помню, называлась «Сережа играет на трубе»), но эффект и результаты оказались, конечно, слабенькие. Да и никого в отряде уже не волновали эти результаты. Все были ошарашены Женькиным поступком. «Все равно, что мина под днищем», – сказал барабанщик Вовка, бывший Женькин приятель…

Сейчас, вспоминая и сопоставляя события тех давних лет, я вдруг спохватываюсь: а ведь случай с Женькой-то был раньше истории со Стасиком. Почему же она, Стаськина история, тогда ударила меня, будто первый в жизни «педагогический провал»? Наверное, потому, что каждый мальчишка, каждая девочка, с которыми имеешь дело, не часть общей массы, а «отдельные», неповторимые личности, и всякая боль, связанная с ними – новая, «самостоятельная» боль…

Конечно, предательство Женьки было не в пример страшнее воровских приключений запутавшегося мальчонки Стасика. Уж оно-то без всяких оговорок могло называться вероломством. Мы не раз обсуждали с ребятами Женькин случай, пытаясь докопаться до причин.

В самом деле, что его на это толкнуло?

Трусом он не был. Дома не знал никакой «ременной педагогики», у мамы и папы – любимый сын. В отряде – товарищеская привязанность и уважение ребят. Множество интересных дел. И к парусам он, казалось бы, привязан был всей душой…

– Может быть, у него что-то с головой? Ну, это… психическое заболевание? – высказал предположение Валерик Кузнецов (кстати, будущий психиатр).

На лицах появилась надежда: если так, то хотя бы в какой-то степени Женьку можно оправдать.

– Да бросьте вы, – хмуро отозвался Саня Бабушкин (в ту пору уже курсант военного училища). – Заелся мальчик. Все ему стало привычно, неинтересно, захотелось в жизни «новенького»…

– Но не такой же ценой, – возразила Иринка Чеснокова.

В самом деле, случалось и раньше, что ребята, какое-то время состоявшие в отряде, потом, повзрослев, уходили и оказывались в сомнительных компаниях. Да, не часто, но случалось такое (незачем идеализировать и давнюю, и нынешнюю жизнь «Каравеллы»). Но никто из них не таил обиды на отряд и никогда не пытался вредить ему. Наоборот, бывало, сделавшись взрослыми, отслужив в армии, приходили по старой памяти в кают-компанию и на причалы, вспоминали, «как было тогда здорово и какие дурни мы были».

Как-то глухим осенним вечером несколько дышащих перегаром парней (из тех, кого «общественность» натравливала на «Каравеллу») обступили меня в безлюдном переулке. «Ну чё, писатель, поговорим без свидетелей?» И вдруг врезался в их окружение еще один, с яростным придыханием: «А ну отвали, сволочи! Нам кого лезете! Охренели, да?! – Раскидал несколькими движениями. А мне сказал, как давнему знакомому: – Иди, Слава спокойно. Еще сунутся, пообрываю гадам все на свете…

Оказалось, и правда знакомый. Бывший четвероклассник Юрик, которого я когда-то учил держать рапиру и ставить палатку. Недолго был в отряде, но, значит, что-то осталось в душе…

Впрочем, и у Женьки, видимо, что-то осталось. Однажды мы с ребятами увидели, как он, уже почти взрослый, остановился с двумя полупьяными дружками напротив отрядных окон (жил-то все так же неподалеку).

– Ты чего, Евгений? – спросил я (признаться, настороженно).

Он чуть улыбнулся (черт возьми, знакомо так):

– Да ничего. Детство вспомнилось…

Память детства не спасла Женьку. Скоро он за какие-то дела оказался в тюрьме. И – по разным сведениям – то ли умер там от болезни, то ли был убит сокамерниками.

Никто не стал убирать из отрядных альбомов Женькины снимки, вырезать из фильмов кадры. Да и невозможно. Несколько лет Женька был «наш», и никуда от этого не денешься. А потом… может, и правда болезнь? Какой-то сдвиг, заставивший мальчишку против воли забыть и бросить все, что раньше было дорого?

Таких горьких случаев за сорок пять лет отрядной жизни было несколько. Всего несколько на фоне в общем-то немалых славных дел, на фоне памяти о множестве замечательных ребят. А вот крепко сидят в голове, и печаль с годами не становится меньше.

Однажды (давно еще) ветеран отряда Алик Сидоропуло, иногда склонный к философским сентенциям, заметил по такому поводу:

–Оно как болячка на пятке у слона. Слон большущий, здоровый, крепкий, а болячка маленькая, но вот не дает покоя, и потому он больше думает о ней, чем о себе целиком…

Посмеялись. Но печаль, конечно, не исчезла.

Здесь сделаю отступление и коснусь темы, которой не раз (не без ехидной нотки) касались в беседах наши оппоненты. «Ну да, ваш отряд хорош, – говорили они, – Однако вокруг столько хулиганов, правонарушителей, по которым плачут спецшколы и колонии. Почему вы не работаете с трудными подростками?»

Отвечу сейчас так, как отвечал тогда, честно и с сожалением. Нам эта задача была не по силам. Окружавшая нас шпана была в основном старше по взрасту и достаточно прочно пропитана уголовной идеологией, агрессивностью, убеждением, что все хорошее достойно отторжения и осмеяния. Ребячья группа из трех десятков человек девяти-тринадцати и нескольких юных командиров вынуждена была жить в глухой обороне. Тем более, что и скандальные соседи, которым якобы мешали наши горны и барабаны, и даже школа склонны были поддерживать хулиганов, лишь бы «показать этим пионерчикам, что тута им не место…» Разный интеллектуальный уровень – с одной стороны корреспондентский отряд литературного журнала, с другой парни с дремучим сознанием, для которых выпивка и сомнительные похождения были основным содержанием жизни (какие уж там книжки!) – практически не оставляли точек соприкосновения.

Иногда нам удавалось оттянуть от этих компаний младших ребятишек, но не часто. С другой стороны, и «противник», бывало, наносил нам потери – вспомним те же истории с Женькой и Стасиком…