Воспоминания (1916-1936) - Софья Дмитриевна Благая
Я и Тоня были в это время в квартире Калистовых. Услышали страшный, какой-то зловещий удар (такого я больше никогда не слышала), выбежали во двор. Все бегут к погребу и кричат: «Нина! Нина!» Надо сказать, что крышка погреба, когда её открывали, но не подпирали, часто падала. Все говорили, что когда-нибудь эта крышка убьёт поднимающегося из погреба человека. Мы решили, что Нину прихлопнула крышка погреба. Бросились туда, но увидели, что все по цепочке передают в общую кухню куски льда. По дороге увидели, что на колодце стоит Гора со своим охотничьим ружьём, исступлённо кричит: «Я её убил!» и пытается прыгнуть в колодец, но его держат за ноги и за руки оба Бархина.
Мы заглянули в кухню и увидели, что половина обеденного стола и стоящий рядом вместо стула обитый железом ящик забрызганы кровью, стены тоже все обрызганы, а на полу у ящика в луже крови плавают волосы и студнеобразные серые куски. В кухне стояла кровать, на которой спала Марфа Михайловна. Сейчас на кровати лежала Нина с закрытыми глазами и меловым лицом, а вместо верхней части головы – кровавая масса. Нас тут же выгнали из кухни.
В нашу кухню привели Гору, его бил озноб. Бабушка уложила его на своём сундуке, накрыла, чем смогла. Вдруг Гора поднял искажённое ужасом лицо и отчаянно закричал: «Ведь должна была прийти Марфа Михайловна!» Скоро прибыла санитарная машина, и Нину увезли в больницу.
Оказалось, что как только она открыла дверь в кухню, Гора выстрелил из-за выступа в стене, не видя, в кого стреляет. Стрелял он дробью, и Нина осталась бы жива, но она упала раной на обитый железом угол ящика, и тот разворотил ей череп.
С Ниной в больницу поехала Валя. К вечеру она вернулась и сказала отцу, что врачи предлагают операцию, за исход которой не ручаются, и нормальной Нина уже не будет. Отец от операции отказался, к утру Нина умерла.
В общей кухне срочно побелили стены и потолок, замазали глиной дырки от дробинок. Меньшиков и Лидия Михайловна уговорили всех соседей придерживаться такой версии: якобы Нина разбирала в кухне сундук, курок ружья зацепился за что-то, она дёрнула ружьё, и оно выстрелило в неё. Все согласились: Нину не оживить, а Гору жалко.
Теперь я думаю, что следователь закрыл глаза на преступление, потому что Гора был комсомолец. А он лишился рассудка: на кладбище сам закапывал могилу, никого не подпустил. На поминках вдруг запел весёлую песню и пустился в пляс. Потом вечерами начал на улице прятаться за деревьями и пугать прохожих. Его увезли в Оренбургскую больницу, мать поехала с ним. И они не вернулись. Отец стал совсем плох и скоро умер – кровь хлынула из горла.
Такова трагическая история этой семьи. За 4 года – 6 смертей, тюрьма, лагерь, сумасшествие. Осталось от всей большой семьи трое.
ПОДРУГИ
По приезде в Кзыл-Орду мне было уже 8 лет, но отдавать меня в школу мама не захотела. Роль учительницы поручили тёте Кате. От занятий я отвиливала, как могла. Нравилось только чтение «Ветхого Завета».
Подруг особо не было: Любочка была мала, и я поневоле дружила с Тонькой-рыжей командой. Была она девочкой развращённой, всю изнанку жизни знала в совершенстве и «просвещала» меня. У мамы было много старинных нарядов. Мы забирались в закоулок и играли в мужа и жену. Никто за нашими играми не следил.
Очень много времени я проводила с Анечкой Хохловой. По утрам ходила с ней купаться на Сыр-Дарью. Вода в ней была шоколадного цвета. Поэтому, окунувшись, тут же шли под душ, устроенный на берегу. На обратном пути накупали на базаре полную корзину фруктов и овощей. Ими полдничали, и я садилась слушать её любимые стихи, романсы, пересказы книг и кинокартин. Рассказывала она много и о жизни в Оренбурге, о гимназии.
Приезжал в Кзыл-Орду иллюзионист Кавецкий. [Валентин Константинович Кавецкий (наст. фам. Глейзаров, 1884–1942), популярный артист эстрады, умер в блокадном Ленинграде]. Хохловы взяли меня с собой на представление. Он один исполнял несколько ролей, моментально переодевался, чем привёл меня в полный восторг.
Осенью рано утром увидела я в окно столовой какую-то сгорбленную фигуру с мешком за плечами, испугалась и закричала. Прибежала мама. Это оказалась бабушка. Уехав с Шурой из Москвы, она отправилась в деревню под Конотоп к своему бывшему второму мужу, который оказался вновь женатым. Бабушка стала жить тем, что ходила обмывать покойников и сидела с ребятишками, когда их родители уходили на работу в поле. Когда Шура умер, бабушка прибыла к нам.
Семья росла, нужно было её содержать. Мама подрабатывала тем, что брала шитьё на дом. Теперь она решила взять столовников. Это были латыш, еврей по прозванию «золотозуб» и молодой итальянец лет 28-и по имени Валерий Павлович, очень красивый, изысканный, граф по происхождению. Он сильно увлёкся мамой. Часто после обеда он приглашал её погулять. Я с кем-нибудь из подруг шла с ними.
Во время прогулок покупали мороженое. Всегда у одного мороженщика. В конце месяца за постоянство он бесплатно отпускал по порции мне и девочкам. Это мороженое казалось особенно сладким. Тогда мороженое клали ложкой в круглую металлическую формочку с палочкой под ней, между двух вафель с именами женщин и мужчин. Палочка вжималась, и мороженое падало на ладонь покупателя. Лизали мороженое по кругу, вафли съедали в последнюю очередь.
Девушка Наташа брала у мамы обеды на дом. Когда вышла замуж, стала брать два обеда. Наташа была княжеского рода, а вышла за простого парня, слесаря из горсовета. Все были поражены, но жили они дружно.
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ ШКОЛА
Наконец мама решилась отдать меня в школу. В Кзыл-Орде было две школы: городская и железнодорожная, во второй был очень хороший директор Валентин Фёдорович. Он приехал из Ростова с женой Елизаветой Михайловной, которая была красавицей, очень похожа на нашу мраморную головку. Сначала меня отдали во второй класс (группу, как тогда называли). Но скоро
