Юлия Андреева - Ближнее море

Мы пропитаны музыкой стихов живших на этой земле до нас и, возможно, продолжающих жить здесь по сей день поэтов. Поэтому мне порой и кажется, что времени нет, а все, что было, есть и будет, происходит на каких-то параллельных пластах, имеющих сходство с лепестками розы Даниила Андреева.

Воланд из бессмертного произведения Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» говорит, что не собирается читать стихи поэта Ивана Бездомного, так как читал другие стихи. То есть стихи создаются не индивидуальным гением человека, но коллективным влиянием на него поэтов прошлого, грядущего, стихотворцев, окружающих нашего поэта, и людей, которые о поэзии в себе даже не подозревают, совершая поступки по степени своего безумства, тонкости или смелости доступные лишь истинным поэтам.

Стихи – многогранны, многослойны, сложны, причем даже те, что написаны нарочито простым языком. С этими вообще все непросто. Начнешь, бывало, разбирать такие стихи, и вот они – играющие в прятки с поэтами настоящего; поэты прошлого высовываются из-за строк. Чур-чура нас до утра.

– Кто сказал, что поэту для того, чтобы писать стихи, нужно какое-то горе или несчастье? – удивляется в своем интервью телевидению Борис Рыжий. – Настоящая трагедия поэта как раз в том, что он не может не писать в рифму. Был бы нормальным человеком – писал бы прозу, а тут… величайшее несчастье – этот дар. И зачем тут что-то другое?

Более чем уверена, что многие взявшие в руки эту книгу читатели будут удивляться, почему я пишу о Лиле Брик, Крученых или Есенине. Вот потому и пишу, что для того, чтобы понимать современную поэзию, необходимо учитывать тех, кто оказывал влияние на этих самых поэтов. Живя в Питере, мы, желая этого или нет, постоянно сталкиваемся с призраками тех, кто был здесь до нас. «Петербургский текст – это безумие», – сказал Андрей Битов на вручении премии им. Николая Гоголя в музее современного искусства «Эрарта» в 2010 году. Московский мистический текст – это «Мастер и Маргарита», крымский – это живущий по сей день в Коктебеле дух Волошина… Кавказ давным-давно пленен Лермонтовым. Мы в сетях поэтов и писателей, мы персонажи в чьей-то пишущейся нашей кровью и нашей радостью истории. Мы листья на Мировом Древе: подует ветер – и нет нас… Или наоборот: прилетит ветер, сорвутся листья и закружатся в воздухе, создавая ослепительную радужную арку, которая выгнется однажды надежным щитом над землей, не позволяя никаким пришлым бедам обрушиться на наших детей. И еще. Даже уйдя из времени настоящего, мы все же продолжим нашептывать, наговаривать, диктовать тем, кто останется жить после нас.

Мы любим эту жизнь, даже если она и не отвечает нам взаимностью. Мы любим писать и живы, пока у нас есть возможность творить. А следовательно, мы бессмертны!

На крыльях гарпии

В альманахе НФ в конце 60-х годов появилась короткая фантастическая повесть Георгия Гуревича «Крылья гарпии». Прочитал ее Андрей Балабуха и был так обрадован и поражен, что сразу же написал восторженное письмо автору.

«Дорогой Георгий Георгиевич! – писал молодой тогда Балабуха. – Как здорово, что вы фантаст старшего поколения, выросший на фантастике ближнего прицела, в развитие которой вы внесли огромный вклад. Как замечательно, что вдруг вы пишете вещь совершенно в другом стиле! Насколько, оказывается, вы способны расти и меняться вместе со временем. Это же фантастика совершеннейшая!!!».

На что Гуревич ответил неожиданным горестным письмом:

«Что вы, Андрей, это же когда-то была моя первая повесть».

То есть ему ее когда-то задробили и она увидела свет только через двадцать лет после написания. Вот и не верь потом, что новое – это всего лишь хорошо забытое старое. Хотя в этом случае даже не «забытое», а чудом сохранившееся.

Крученых

Когда Алексей Елисеевич Крученых умер в возрасте 82 лет, Корней Чуковский записал в своем дневнике: «Странно. Он казался бессмертным… Он один оставался из всего Маяковского окружения».

– Крученых верил в возможность бессмертия, в то, что когда-нибудь ученые изобретут средство против смерти, и стремился дожить до этого благословенного времени, – рассказывает лично знавший его поэт Константин Кедров. – Крученых верил, что все беды происходят от микробов. В доме у него все чашки были черными от марганцовки, которой Алексей Елисеевич обязательно протирал посуду перед употреблением. Посещавшая поэта у него дома Лидия Борисовна Лебединская была поражена цветом его посуды.

– В ЦДЛ Крученых заходил по удостоверению Союза писателей, которое он демонстрировал очень странно, как будто бы боялся, что документ могут отобрать. Как-то боком, почти что не вынимая из кармана, – рассказывает Константин Кедров. – Дело в том, что в Союзе писателей того времени существовала процедура переаттестации, которую литераторы меж собой называли «переарестацией». По итогам которой вполне могли отобрать членский билет. Это было страшно! Любого писателя практически в любой момент могли вызвать в секретариат и попросить отчитаться о проделанной работе. Чем бы он отчитывался?

дыр бул щылубешщурскумвы со бур л эз

Его могли спросить: «Где ваши стихи о Родине? О партии?» И что тогда?

Это было страшное время, тогда удержаться на плаву могли только люди с сильной и надежной «крышей».

Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Василий Аксенов – все они обладали мощнейшими покровителями.

Аксенов был женат на дочери нашего посла в Англии, у Беллы мама была могущественная вельможная особа, Вознесенский…

Крученых ничем подобным не располагал. Он ходил в ЦДЛ, всякий раз ожидая вызова на комиссию, грозной переаттестации, того, что, возможно, его вообще никуда не пустят, отобрав драгоценные корочки. Тем не менее, он не только шел в ЦДЛ, но еще и тащил туда литераторов, не являвшихся членами СП.

На поэта Крученых ЦДЛ-овская обслуга неизменно смотрела свысока, чуть ли не с презрением: мол, ходят тут всякие. И она же подобострастно кланялась Симонову.

В тот день, когда Кедров проник в Центральный дом литератора в компании Алексея Елисеевича, Крученых повел его в ресторан при ЦДЛ. Там, сидя за столиком и разговаривая о литературе, Алексей Елисеевич тщательно, со всех сторон обжигал сыр. Микробы, опять эти опасные, жуткие микробы!!!

В тот день в ЦДЛ говорили о реализме. Реализм был в моде.

Крученых: Реализм это что-то очень мещанское, мечта мещанина о счастье. Все мещане мечтают, чтобы жизнь была реалистическая. Отсюда реализм – мещанская религия.

Кедров: Слово это французское. Не знаю, что означает.