Василий Дегтярёв - Моя жизнь

— Вот, Дегтярев, тебе задачам нужно точно такую же выточить из меди. Сумеешь?

Я посмотрел набросок. Пулька резко отличалась от наших тупоконечных пуль. Она была остроконусная.

— Ну, так как же? — спросил Филатов, заметив мое замешательство.

— Постараюсь, ваше высокоблагородие!

— В три часа приходи ко мне. Елин, проводишь его.

— Есть, ваше высокоблагородие! — разом ответили мы.

Точно в три часа я был в кабинете Филатова.

— Вот вам и мастер! — сказал Филатов, обращаясь к стройному, румяному капитану.

— Ну-ка, подойди сюда, Дегтярев, познакомься, это капитан Владимир Григорьевич Федоров.

Я подошел к столу.

Федоров встал, протянул мне руку, затем развернул чертеж новой остроконусной пули и спросил, удастся ли выточить такую из металла.

— Выточит, выточит, — ответил за меня Филатов. — Он скромен, а руки золотые!

— Работа должна быть предельно точной, — предупредил капитан.

И тут же пояснил, что чертеж этой остроконусной пули разработан профессором Михайловской артиллерийской академии Петровичем. Сделал профессор этот чертеж на основе сложнейших математических вычислений по преодолению сопротивления воздуха пулями самых различных форм.

— Так что же, позвольте узнать, — спросил я, — эта остроконусная пуля и должна быть самой лучшей?

— Вот именно, если вы сумеете ее сделать строго по чертежу.

Я задумался.

— Что, боишься? — опросил Филатов.

— За себя не боюсь, а вот за инструмент действительно побаиваюсь.

И хотя Филатов обещал оказывать мне всяческую помощь, все же я колебался. Взяться за работу и не выполнить ее было не в моих правилах. А выполнить такую точнейшую работу при имеющемся оборудовании и инструментах было почти невозможно.

Филатов продолжал настаивать, подбадривая меня:

— Берись, Дегтярев, лучше тебя никто эту работу не выполнит.

— Не бойтесь, вам будут даны хорошие чертежи, и от вас требуется только точность исполнения. Работа очень важная и почетная, — сказал Федоров. — Если модель, которую мы поручаем вам сделать, покажет хорошие качества на испытаниях, по ней будут изготовлять миллионы пуль. Ими вооружат всю русскую армию.

— Понимаю, дело серьезное, — сказал я, — буду стараться точно выполнить ваше задание.

— Он у нас аккуратный малый, — улыбнулся Филатов, — будьте покойны, не подведет.

— Очень хорошо! — сказал Федоров и вручил мне чертеж.

Я вышел из кабинета и почти бегом бросился в мастерскую.

Сердце стучало. Было радостно и вместе с тем страшно. Радостно оттого, что мне, молодому мастеру, доверили такую ответственную работу. И страшно за последствия. А вдруг не сделаю. Тогда прощайте мечты об изобретательстве прощай, любимое дело!

«Нет, — сказал я себе. — Каких бы трудов ни стоила мне эта пуля, а я ее сделаю!»

Мастер Елин, очевидно, заранее предупрежденный Филатовым, предоставил в мое распоряжение лучшие инструменты, и работа началась.

Я сделал заготовку двадцати пулек, надеясь из них выточить одну. Мастера с тревогой следили за мной, но не понимали моего замысла.

А я размышлял так: оборудование плохое, инструмент тоже не бог весть какой, следовательно, брак неизбежен, и поэтому надо сделать запас заготовок.

Мои опасения оправдались. Как я ни старался быть аккуратным, при доводке неизбежно запарывал одну пульку за другой.

Приходил Елин, рассматривал пульки, неодобрительно качал головой.

— Опять ошибка давал. Плохо! Плохо!

— Ничего, — говорил я, — Москва не сразу строилась. Москва большая, а пулька маленькая. Пульку надо сразу делать. Смелей. Тогда выйдет!

Я пробовал и быстро и тихо — ничего не получалось. Пульки неизменно выходили с браком.

Однажды, когда я сидел у верстака, сличая одну с другой только что обточенные пульки, в мастерскую вошел капитан Федоров.

— Здравствуйте, Дегтярев, как успехи?

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие. Успехи плохие.

Федоров достал лупу и стал рассматривать «запоротые» пульки.

— Странное дело, — сказал он, — как у вас с нервами?

— Не жалуюсь.

— А ну-ка, встаньте за станок.

Я начал обтачивать пульку. Федоров наблюдал.

— Да, руки у вас не дрожат. В чем же дело?

— Может быть, станок дрожит? — спросил я.

— Возможно. Попробуйте еще.

Я включил станок и стал работать.

Федоров достал серебряный рубль и поставил его на станину. Рубль задрожал и вдруг, спрыгнув со станины, со звоном покатился по полу.

— Все ясно, — сказал Федоров, — вас подводит станок, он сильно вибрирует. Советую вам сделать точнейшего профиля резец и работать с меньшим числом оборотов.

Зная, что Федоров был не только офицером из артиллерийского ведомства, но и артиллеристом-инженером, я последовал его совету и очень скоро сделал партию пулек, которые удовлетворили и Елина и Филатова.

Пульки мои подвергли тщательной лабораторной проверке, а затем испытанию на определение скоростей.

Я с нетерпением ждал результата. А результат оказался неважный. Пульки, предложенные Петровичем, не удались, хотя его же расчеты артиллерийских снарядов оказались блестящими.

Владимир Григорьевич Федоров через некоторое время привез из Петрограда чертежи новых остроконусных пуль. Я опять включился в работу и довольно быстро сделал новые модели.

Прошло порядочное время, а о пульках не было никаких известий. Меня очень волновала их дальнейшая судьба, и я время от времени опрашивал о них Филатова.

Однажды он сам пришел ко мне и оказал, что остроконусные пули на стрелковых испытаниях показали себя отлично.

Значительно возросла дальность прямого выстрела, увеличилась меткость, усилилась пробивная способность, почти втрое увеличилась отлогость траектории, а все это было чрезвычайно важно.

— Ну, поздравляю тебя, Дегтярев, с успехом! — и Филатов попросту пожал мне руку. — Да, чуть не забыл, сегодня вечером приедет Федоров, так что ты заходи-ка попозже ко мне, хотим тебе поручить очень важную работу, но никому ни слова, дело сугубо секретное…

Когда я вошел в кабинет Филатова, Федоров был уже там. Он пошел мне навстречу и дружески поздоровался, крепко пожимая руку.

— Садись, Дегтярев, — пригласил Филатов. — Владимиру Григорьевичу нужен хороший мастер, хочешь с ним работать? Будете мосинскую винтовку переделывать на автоматическую.

Предложение это было для меня столь неожиданным, что я растерялся и молча стоял, теребя картуз, не находя нужных слов.

— Ну что ж ты, брат, неужели недоволен? — спросил Филатов.