Белые тени - Доминик Фортье
Сверчки и жабы вокруг выводят свои металлические рулады, они доносятся отовсюду, это второй, земной муравейник. Милисента пытается угадать, где же кочует эта невидимая Луна.
— Ты знаешь, что особенного в этой фазе? — снова спрашивает Дэвид.
— Нет.
— Именно в этот период Луна оказывается между Солнцем и Землей, тогда, и только тогда, случаются солнечные затмения.
Отец знает все тайны неба и открывает ей одну за другой, словно буквы огромного алфавита. Вместе они составляют малую медведицу, крылатого коня, дракона, рысь, далекие грозные создания, и Милисента размышляет об этом чуде: как невидимому пепельному камешку удается затмить пылающую звезду. Мгновение — и средь бела дня воцаряется ночь. Возможно, не все потеряно для нее, такой же маленькой и незаметной.
Проснувшись, Лавиния спускается в кухню, ставит кипятиться воду для чая, открывает дверь, в которую тут же врываются кошки. Одна за другой они возлагают к ее ногам ночные дары: крошечного лесного мышонка со скрюченными застывшими лапками, будто он пытается натянуть на себя невидимое одеяло, выпавшего из гнезда птенца, у которого сквозь прозрачные веки угадываются выпученные глазки, стрекозу со стеклянными крыльями, длинную сосновую шишку. Затем они гордо, задрав хвост, шествуют к блюдцам с молоком, поставленным на пол специально для них. Она мягко ворчит на то, что они оказались такими ловкими охотниками, но в ее упреках им слышится похвала.
После завтрака — который не меняется годами: яйцо всмятку, ломтик хлеба без корки, домашний конфитюр, чашка чая — она заворачивает в носовой платок мышонка, птенца и стрекозу, в глубине сада копает три неглубокие ямки длиной в фут, кладет в каждую бренные останки и присыпает землей. Затем берет три саженца земляники, которые вырастила на кухне из семян, ожидая возможности пересадить, втыкает их в землю рядом с двумя десятками таких же маленьких холмиков — малиной, ежевикой, бузиной. Летом ее кладбище станет фруктовым садом. А осенью будет варенье на зиму.
~
Пришло время пересаживать и другие крошечные жизни, которые спали всю зиму, и вот теперь надо сначала похоронить их, чтобы потом разбудить. Как и в предыдущие годы, она положила семена в землю в середине марта, когда ночи были еще холодными, ей казалось, будто она исполняет некий магический ритуал: как из такого маленького зернышка может вырасти целое растение, стебель, цветы, стручки, плоды, новые зерна? Говорят, Господь Бог сумел накормить пять тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами. Лавиния далеко не всегда постигала тайны Евангелия, но если бы ей дали пять зерен и достаточно времени, она тоже смогла бы насытить пять тысяч голодных.
Она заходит в стеклянную теплицу, где сначала мать, а потом и сестра долгие годы выращивали орхидеи, среди выживших цветов она воткнула в землю свои семена. Она попросила служанку заходить сюда не чаще раза в неделю, чтобы поливать и подстригать растения, словно не желая лишний раз тревожить глубокий сон этих созданий. Когда она переступает порог, кошки следуют за ней, они подозрительно втягивают ноздрями воздух, потом обгоняют и, мурлыча, вытягиваются на солнце, волнами льющемся через стеклянные перегородки.
Уснувшие цветы такие одинаковые. Необходима огромная сила воображения, чтобы представить, какими роскошными благоухающими созданиями могли они быть и, возможно, опять станут. Сейчас же перед ней торчат тщедушные сучки, такие же сухие, как их деревянные подпорки. Невозможно сказать, какие уже окончательно умерли, а в каких зарождаются новые бутоны. Лавиния никогда ничего не понимала в орхидеях, в розах и лилиях тоже, и вообще во всех этих хилых капризных созданиях, которые выращивала Эмили. Ей же гораздо приятнее стоять на коленях в капустной или тыквенной грядке, среди усов зеленой фасоли, вдыхать одуряющий аромат томатов, погружать пальцы в землю в поисках гроздей молодой картошки, она понимает, зачем нужны растения, которые она может почистить, мелко нарезать, посолить, поперчить и поставить тушить.
Этим утром она откладывает в сторону стебли, про которые твердо знает: они больше не расцветут, и бережно поливает другие, она не решается с ними разговаривать, как ее сестра, ведь она не знает их языка. Когда она выходит из теплицы, не сделав ничего особенного, кошки остаются лежать, вытянувшись во весь рост на черных и белых плитках.
На следующий день Остин, пришедший ее проведать, бросает взгляд в приоткрытую дверь теплицы. Увидев опустошенное помещение, отданное во власть кошачьих, пустые горшки, растения без цветов, он невольно вздыхает:
— Как жалко.
Лавиния, не оборачиваясь, отвечает:
— Нет, ты же видишь, я выращиваю кошек.
~
В земле, которую рыхлит Лавиния, чтобы посадить перцы и томаты, она находит черепки сине-белого фаянса. Она озадаченно останавливается, словно раскопала развалины какого-нибудь легендарного старого города, и вдруг на память приходят воспоминания о том вечере, когда сестра, устав от упреков отца, которому, по его словам, всегда доставалась выщербленная тарелка, молча пошла в сад и там ее разбила. Лавиния даже помнит, что в тот вечер было на ужин — кролик в горчичном соусе, капуста, свекла, картофель, — она словно воочию видит, как Эмили с достоинством возвращается в столовую и никто не решается произнести ни слова.
Она ползает на коленях по земле в поисках других осколков, которые аккуратно складывает в платок. В дверь стучит Сьюзен, не дождавшись ответа, обходит дом и видит, как Лавиния ногтями скребет землю.
— Боже мой, да что ты делаешь?
Лавиния поднимает голову, показывает череп-ки. Сьюзен хмурится, явно хочет о чем-то спросить, но вместо этого опускается рядом на колени, засучивает рукава и тоже принимается рыться в земле, вскрикивая всякий раз, когда ей попадается осколок фарфора. Перерыв все два раза, они возвращаются в дом, моют руки, и Лавиния кладет черепки в миску с чистой водой. С помощью щетки и небольшого кусочка мыла она тщательно их моет и чистит, потом высушивает и один за другим выкладывает на кухонном столе, словно детали мозаики. Некоторые соединяются с соседними черепками прекрасно, другие как будто ни к чему не подходят.
— Что это было?
— Тарелка.
Расставив пальцы, Лавиния изображает в воздухе окружность размером с арбуз. Круглая форма на столе испещрена зияющими дырами. Пазлу не хватает многих кусочков. Из этого можно было бы составить блюдце, даже маленькую миску, но никак не тарелку. Что случилось с другими кусками, может, они разложились за столько лет, земля
