Михаил Мильштейн - Сквозь годы войн и нищеты

Домой я решил отправиться на большом пароходе и приобрел билеты на морской лайнер «Куин Мэри». 6 июля 1938 года мы отплыли из Нью-Йорка.

Чем объяснить, что, проработав в США почти четыре года, я, судя по всему, не попал в поле зрения американской контрразведки? Конечно, я далек от того, чтобы приписать все это своему тонкому и умелому поведению. Дело, разумеется, не только в этом. Мне представляется, что в то время в Соединенных Штатах еще не было хорошо поставленной, продуманной и по-настоящему организованной контрразведывательной службы. К тому же органы, которые предназначались для ведения такой службы, вряд ли задумывались над тем, что только что созданные на территории США официальные представительства Советского Союза могут вести активную разведывательную работу. Вообще для разведок иностранных государств в США эти годы были, в известной мере, «райскими». Сравнительно слабое наблюдение за официальными иностранными учреждениями, общая недооценка возможностей ведения шпионской деятельности на территории Соединенных Штатов создавали в тот период исключительно благоприятные условия для разведывательной работы.

Только позднее контрразведывательная служба в США стала приобретать стройные формы. Ее работа приняла активный и эффективный характер.

Глава III

«Если дорог тебе твой дом…»

То, что я увидел и пережил сразу же по приезде в Москву, описать невозможно. Я попал в самый разгар борьбы с «врагами народа». В обществе царила атмосфера всеобщей подозрительности и недоверия. Создавалось впечатление, будто все заразились какой-то необъяснимой повальной шизофренией. Многие из людей, которых я знал, исчезли в никуда, как бы растворились, и на все мои вопросы, где тот или иной человек, звучал один и тот же ответ: «Лучше не спрашивай». Но чаще всего ответа вовсе не было. Люди отводили глаза в сторону и молчали.

К тому же я оказался без квартиры. Нас поселили в маленьком номере гостиницы Центрального дома Красной Армии, на площади Коммуны. Мы с женой спали на полу, а дети на кроватях. Вот так «гостеприимно» нас встретила Родина.

Однажды ко мне в гости пришел брат Лазарь (ему было тогда 34 года). Он окончил Институт народного хозяйства имени Плеханова и был назначен директором крупной электростанции в Туркменистане. При встрече Лазарь по секрету рассказал мне, что он уехал из Средней Азии, опасаясь ареста.

— За что тебя арестовывать? — пытался я узнать.

Он посмотрел на меня внимательно и после долгого молчания ответил:

— Да ни за что. Тебе этого не понять. Ты слишком долго жил вдали от Родины. Хотя, наверное, ты скоро все поймешь сам. Одно скажу на прощание: зря ты вернулся, брат.

Это уже было слишком. Чего угодно можно было ожидать от брата, но не такого признания. Для меня его откровение казалось диким.

В скором времени я встретился с другим братом — Ефимом. После Института красной профессуры он был направлен на работу в Махачкалу (Дагестан), но вынужден был оттуда уехать, тоже опасаясь ареста.

«Что за наваждение?» — раздумывал я. Все мои друзья и знакомые чего-то опасались, говорили шепотом, все время оглядывались, внезапно замолкали при виде постороннего. У многих был вечно озабоченный и подавленный вид.

Нет, морально я не был готов к тому, что творилось вокруг. В голове не укладывалось, что кругом одни враги. Откуда они взялись?

Я пытался выяснить судьбы тех, с кем мне довелось работать в генконсульстве СССР в Нью-Йорке. И был потрясен!.. Именно тогда я узнал, что генеральный консул Толоконский арестован и пропал без вести, такая же незавидная судьба была уготована вице-консулу Гусеву, другим моим друзьям и сослуживцам.

Мне, в ту пору убежденному коммунисту и интернационалисту, хотелось закричать на всю страну: «Товарищи, опомнитесь!» Я проводил бессонные ночи в раздумьях и сомнениях, часто буквально задыхаясь от бессильных слез.

Вопросы возникали одни и те же: «Что происходит в стране? Когда прекратится эта жуткая вакханалия борьбы с «врагами народа»?». Но все мои вопросы повисали в воздухе, оставались без ответа.

Между тем в управлении дела шли своим чередом. За сравнительно короткий период один начальник сменял другого… Безжалостная и преступная коса репрессий косила всех напропалую…

Легендарный Берзин, долгие годы возглавлявший управление, после возвращения из Испании недолго пробыл на своем посту. Вскоре он был арестован и казнен. Заменявшего его во время командировки в Испанию Урицкого постигла та же участь. Вслед за ним арестовали и расстреляли Гендина, пришедшего к нам в управление из органов НКВД. Гендина сменил комбриг Орлов, бывший военный атташе в Германии. Он также разделил общую печальную судьбу всех начальников управления.

Впрочем, кровавые репрессии коснулись не только первых лиц — были репрессированы почти все начальники отделов и подразделений управления. Из-за рубежа один за другим вызывались руководители крупнейших и наиболее ценных разведывательных организаций. Прямо с вокзала или аэродрома их отправляли в тюрьму.

Эта кровавая преступная политика оказывала крайне разрушительное воздействие на всю разведывательную деятельность СССР за рубежом. С большим трудом созданные организации неожиданно оказывались без руководителя, без связи, без средств. В результате некоторые из них были вынуждены прекратить свое существование.

В конце 1938 года наступило временное затишье. Исполняющим обязанности начальника управления был назначен полковник Шалин, занимавший в то время пост начальника школы по подготовке кадров ГРУ. Помнится, в управлении очень часто проводились собрания, на которых клеймили очередного «врага народа», пробравшегося в наши ряды по заданию иностранной разведки. Тут же наказывали и тех его начальников, сослуживцев и друзей, которые не обратили должного внимания на преступную деятельность этого «врага».

Руководил собраниями, как правило, начальник политотдела управления полковой комиссар Ильичев, спустя несколько лет занявший пост начальника ГРУ.

На этих «мероприятиях» я старался занимать позицию стороннего наблюдателя. Я никого не знал и меня мало кто знал. Все мои предыдущие начальники бесследно исчезли. Я не выступал на собраниях, сидел обычно в заднем ряду и молча наблюдал за докладчиком, по-своему оценивая происходящее.

Но однажды, помню, я чуть не сорвался. Обсуждали поведение молодой сотрудницы. У нее несколько дней назад арестовали мужа, капитана советской армии, сотрудника ГРУ. От молодой женщины требовали осуждения собственного мужа. Она стояла белая как полотно и только нервно теребила в руках маленький носовой платок.