Иван Барышполец - Противотанкисты

Обходя свои горящие машины, немцы открыли огонь по батарее. За ними показались бронетранспортеры с пехотой, и орудия Хрипко и Шуранова ударили по ним прямой наводкой.

Бой с танками длился несколько минут. Снаряды врага рвались по всей дороге, опушке леса. Орудие Хрипко замолчало.

— Что случилось? — кричу.

— Товарищ старший лейтенант, танки отошли назад, а нам ничего не видно — мешает вон та сосна, но до неё около ста метров.

— Пошлите спилить сосну и продолжайте огонь!

Я перебежал к орудию Шуранова, которое находилось от меня метрах в пятидесяти: только оно могло поразить отходящие танки. Но командир орудия ранен, наводчика оглушило разрывом снаряда…

— Шуранов, помоги навести! — прошу раненого командира орудия.

Шуранов очнулся, приподнял голову и заработал поворотным механизмом. Я навел орудие точно под башню.

— Огонь!

Выстрелов уже не слышу: в стволе второй снаряд, третий, четвертый…

Вижу пламя, дым, вижу, как вываливаются из люка танка немцы, а в этот момент загорается и четвертый танк. Не пойму отчего: ведь я по нему еще не стрелял. На прямой наводке у нас только два орудия. Значит, его подбил кто-то другой. Да это Хрипко справился с задачей: сосны, мешавшей ему стрелять, уже не было.

Когда Шуранов, наводчик и подносчик полностью включились в работу, наскоро перевязав Шуранову руку, я побежал опять к орудию Хрипко. Он не стрелял, а возился с затвором — заклинило гильзу. Рядом с ним незнакомый полковник. Откуда он?..

— Товарищ полковник, уходите! — обращаюсь к нему. — Вы мешаете здесь. У орудия неисправность.

— А что вы думаете, полковник никогда не был красноармейцем? — говорит он и пытается вместе с Хрипко удержать затвор в положении «открыто».

Когда гильза выпала, все вздохнули облегченно. Я — снова к прицелу.

По моей команде сделали еще два или три выстрела, а больше стрелять было нельзя: стало совсем темно от дыма.

Немецкая пехота залегла и открыла по нам огонь из автоматов и ротных минометов.

— Сейчас немцы повторят атаку на наши позиции, — услышал я голос полковника. — Надо поднести снаряды и подготовить личное оружие. Автомат бы сейчас сюда.

— Где трубочный? — спрашиваю у Хрипко.

— Скрипников спиливал сосну, мешавшую стрелять на прямой наводке.

— Он что, не вернулся?..

— Сейчас сбегаю туда. Может, ранен?

Под сплошными разрывами снарядов Хрипко побежал вперед, к упавшей сосне, а я познакомился с полковником, так активно помогавшим стрелять по немецким танкам.

— Моя фамилия Соколов, я комиссар сорок восьмой дивизии. А вы молодчина, старший лейтенант: четыре танка подбили своей батареей, два бронетранспортера пылают… Больше не сунутся, гады! Я когда-то служил в артиллерии. Вот возьмите этот немецкий автомат, а я пойду в лес — организую подброску снарядов.

Младший сержант Хрипко ползком вскоре притащил на плащ-накидке Скрипникова. Тот дышал, но был без сознания. Осколки снаряда пробили ему грудь, голову. Приказав перевязать раненого, я побежал к орудию старшего сержанта Кузнецова. Оно стояло за дорогой — в двухстах метрах. Прямым попаданием мины весь его расчет был уничтожен. Орудие тоже оказалось повреждено.

Обстрел нашей позиции продолжался. У одного орудия я услышал стон. Подхожу к раненому — и глазам не верю: ранен полковник Соколов.

— Товарищ старший лейтенант, я ранен в живот. Везти меня бесполезно… умру здесь, на боевой позиции… дайте пить, — шепчет он.

— Вам нельзя пить, сейчас вынесем отсюда в лес и отправим в санчасть.

— Нет, это уже все, я знаю… Наступает конец… Но я доволен: увидел много убитых фашистов…

Со старшим сержантом Кузнецовым мы вынесли Соколова к дороге. Он продолжал стонать, пытался подняться, потом как-то сразу утих и перестал дышать.

Мы сняли фуражки перед этим мужественным человеком…

Огонь фашистов по нашему расположению продолжался долго, но беспорядочно, неактивно. Мы стали окапываться, чтобы отдохнуть и утром встретить врага как положено — отомстить за смерть наших бойцов. В этом бою погибли шесть моих батарейцев и полковник Соколов — комиссар дивизии.

* * *

Ночь прошла относительно спокойно. Что ждало утром?.. Контратака гитлеровцев? Это предельно ясно. Впереди, кроме нас, не было никого. Мы одни. «Но где же другие батареи полка? — размышлял я. — Справа и слева от нас гремит канонада. Может, это наши батареи сейчас и сражаются?..» До Торопца мы не дошли. А Каминский поставил задачу стоять на рубеже города с западной стороны. Значит, противник опередил нас и уже занял город, обойдя его с севера?..

Без приказа мы, конечно, не уйдем, хотя впереди стрелковых частей и не было, — об этом я даже и не задумывался. Решение же принял твердо: закрыть дорогу своими пушками и не пропустить врага к Западной Двине.

Когда на востоке заалела полоска зари, с немецкой стороны ветер донес рокот моторов.

— Завели свои «утюги», моторы прогревают… — заметил кто-то.

Надо дать залп из всех орудий — пусть думают, что перед ними огромная сила, если одномоментно рвутся снаряды по всему их переднему краю, решаю я и ловлю себя на мысли, что не все еще сделано, чтобы встретить фашистские танки. Надо бы убрать орудия Хрипко и Шуранова на другие, более выгодные позиции и сохранить боевые позиции уступом, чтобы обеспечить взаимное прикрытие, а в случае необходимости — быстро вывезти орудия на дорогу, как это уже было под Житомиром…

Но всех приготовлений закончить не удалось. Фашисты открыли интенсивную стрельбу. Наблюдатели сообщили, что две пулеметные точки ведут пристрелку наших позиций с обоих флангов, а по дороге за мостом, где вчера стояли подбитые танки, по всему берегу реки появились ячейки для пехоты, занятые фашистскими солдатами.

До полного рассвета сменили позиции только два орудия, стоявшие на прямой наводке, — их убрали на опушку леса. Корректировать же огонь теперь можно было с высокой ели в центре лесного массива: наблюдатель с телефоном разместился очень удачно. В бинокль вижу и я немецкого мотоциклиста, несколько бронетранспортеров возле деревенских домов. Но не вижу фашистских танков — три подбитых танка фашисты утащили в тыл. Остался только сгоревший остов, его сдвинули в сторону от дороги, освободив проход к мосту.

Надо упредить контратаку врага, думаю я и наскоро готовлю исходные данные для стрельбы. По телефону сообщаю эти данные всем огневым взводам. После первых снарядов, разорвавшихся в немецком расположении, движение по дороге уменьшилось. Загорелся один дом — фашистский бронетранспортер спешит отъехать от него, а солдаты разбегаются в укрытия.