Пути моей судьбы - Валентина Нагинская
Появление первых огурчиков всегда было неожиданностью, мама прикрывала их листочками, чтобы мы не съели их в зародышевом состоянии. Но и сами мы совсем маленькие огурчики не рвали, но любили смотреть на них в мелких пупырышках и как бы покрытых лёгким туманом. Вдоль забора, разделяющего огороды наш с соседним, рос неистребимый хрен. С ним иногда пробовали бороться, но безуспешно. Потом, на подмосковной даче мы тщетно пытались его выращивать — не принимался! Сейчас глядя на него на рынке, вспоминаю тот далёкий огород.
На фасадной стороне огорода росла черная смородина, под кусты которой было хорошо спрятаться, вдыхая приятный густой запах. Под окном всегда рос мак, поспевания которого мы с нетерпением ждали. Срезали спелые коробочки, бегали громыхали ими, потом вытряхивали зёрна прямо в рот и жевали до белизны. Цветы мака и оранжевые ноготки (календула), которые росли вместе с ним, мы почти полностью оборвали, когда воины стали возвращаться с фронта. Завидев грузовики с солдатами, мы спешно срывали всё, что попадёт под руку и бежали за машинами до чайной, бросая наши букетики в кузов машин. Грузовики останавливались, народ сразу направлялся в чайную отметить возвращение и закусить. Нас иногда угощали конфетами-подушечками, но бегали мы туда не из-за них. Главным стимулом была атмосфера праздника.
Одна из прекрасных песен иеромонаха Романа «Я нарисую старый дом» очень эмоционально и похоже описывает мой дом детства. Чтобы добиться полного сходства я заменила некоторые слова на свои (в тексте курсивом). Приношу извинения автору и надеюсь на его снисходительность.
Я нарисую старый дом
терраску и забор наш ветхий
за ним сарай (его уж нет)
И мать, глядящую мне вслед
Через окно в морозной сетке
Я нарисую старый дом,
Певцов пернатых на скворечне,
Колодец в глубине двора,
Тропинку узкую к нему,
Траву зелёную, конечно
Я нарисую старый дом,
поля с картофельной ботвою,
А вдалеке — сосновый бор,
Деревья в зелени листвы
Всё позабытое родное.
Я нарисую старый дом,
Поляну, Бердь, простор обжитый
Белоголовое дитя сидит
на лавочке свистя
Своей свистулькой из ракиты
Но время не вернуть назад.
Не побежать босым по лужам.
Отец, покинувший сей свет
Давно уж в церкви был отпет
И мать, и брат в ином уж мире служат
Споткнулся, замер карандаш,
Не по своей, наверно, воле.
Гляжу в окно на белый свет -
И дома нет, и близких нет
Бумага, чистая до боли.
Соседи и окружение. В месте расположения нашего дома улица была с односторонней застройкой. Ближе всего к нам был дом моей подруги на Нины, дружба с которой продолжалась долгие годы до её ухода из жизни. Мать её была врачом и материальное положение выше среднего уровня. Однако жизнь всё равно шла по сельскому укладу — домашняя скотина, огород. Мама часто помогала им по хозяйству: копать землю, убирать картошку и прочее. В профессии врача была и опасная сторона. Она состояла в комиссии по мобилизации и иногда мужчины недовольные тем, что не получили медицинской справки для освобождения от армии, угрожали расправой. Однажды поздним вечером один такой гнался за ней и грозился убить. Она забежала к нам на терраску, мама услышала, выскочила из дома и им вместе как-то удалось прогнать преследователя.
Далее на не огороженном и совершенно пустом участке стоял домик похожий на избушку на курьих ножках. Он имел совершенно нежилой вид, часть окон было заколочено досками. Там жила рябая женщина с четырьмя детьми: сыном Владимиром и тремя дочерями — Марией, Кларой и Ирой. Семья была не просто бедной, а нищей, они варили лебеду, собирали из-под снега гнилую картошку и колоски, хотя была опасность ими отравиться. Старшая из дочерей Мария была красивой и в конце концов примкнула к пришлому люду, живущему в землянках. Младшая Ирка довольно часто к нам заходила и мама её кормила. Все дочери были умственно отсталыми, а сын Володя вполне нормальным, он учился в школе вместе с моей старшей сестрой и сумел получить высшее образование. За ними жили Масаловы с приемным сыном Лёней Романенковым. Отец его работал в типографии главным редактором, а мать — учительницей. Лёня был нашим другом, а впоследствии стал мужем моей двоюродной сестры Светланы и мы до сих пор с ними на связи.
Недалеко от нас жила девочка, с которой я всегда с большим удовольствием играла в куклы. Мы обе любили рисовать. Имя её я забыла, но хорошо помню их маленький домик. У её соседей был патефон, который иногда хозяйка выставляла на крыльце и однажды пригласила нас потанцевать во дворе под музыку. Это ужасно нам понравилось, и мы всегда ждали нового приглашения, но кажется больше оно не повторилось. По дороге к дому дедушки жила девочка Фая, у которой был теннисный мячик. Иногда она давала мне его подержать, и я ощущала твердость и одновременно покрывающий его нежный пушок. У меня мячика не было вообще, мы играли мягким от старости мячиком моей подруги. После него теннисный мячик показался мне верхом совершенства. В Маслянино, конечно, не было кортов, возможно, что они были в довоенном Новосибирске или мячик прибыл из более отдалённых мест. Я, конечно, хотела бы такой мячик, но это было настолько нереально, что я о нём даже и не мечтала и хозяйке совершенно не завидовала. И всю жизнь у меня было такое отношение к вещам ли обстоятельствам абсолютно недостижимым. А может быть и зря,
