Р.Б. ГУЛЬ - Ледяной поход (с Корниловым)

"Убит",- говорит она тихо.

"Куда?" - "Не могу найти - нигде нет крови".

Я смотрю на бледного князя и вспоминаю его радостным, танцующим лезгинку.

А кругом, отовсюду трещит стрельба. Наши цепи везде движутся вперед. В станице раздаются беспорядочные выстрелы. Большевики бежали. Далеко по полю лавой летит кавалерия…

Подвели Князева коня, с трудом положили мы тело поперек седла, и, поддерживая его, я повел коня к станице.

У маленького хуторка думаю получить подводу. Встретил товарища. Вошли во двор. Посреди стоит испуганная женщина…

"Хозяин дома?"

"Нема",- лепечет она.

"Где же он?" - "Да хиба ж я знаю, уихал".

Объясняю, что мне надо. Женщина от перепуга не понимает.

"Коней моих возьмете… так что я делать буду",- вдруг плачет она.

"Да не возьму я коней. Мне довести убитого надо. Давай телегу, сама садись, поедем с нами…"

Вместе запрягаем лошадей. На двор вбегает другая женщина, рыдая и причитая: "та як же можно, усих коней забирают…"

Я пошел узнать, в чем дело. На соседний двор въехали кавалеристы,.стоят у просторного сарая, выводят из него лошадей. Около них плачет старуха, уверяя, что это кони не военные, не большевистские, а их, крестьянские…

"Много не разговаривай!" - кричит один из кавалеристов.

Я пробую им сказать, что кони действительно крестьянские. "Черт их разберет! здесь все большевики",- отвечает кавалерист.

Они сели на своих коней, захватили в повода четырех хозяйских и шумно, подымая пыль по дороге, поехали к станице.

У ворот, согнувшись, плакала старуха: "Разорили, Господи, разорили, усих увели…"

Я уложил на телегу тело князя, взял с собой хозяйку и поехал. При въезде в станицу лежали зарубленные люди, все в длинных красных полосах. У одного голова рассечена надвое.

Хозяйка смотрит на них вытаращенными, непонимающими глазами, что-то шепчет и торопливо дергает вожжами.

По улицам едут конные, идут пешие, скрипят обозные телеги. По дворам с клохотаньем летают куры, визжат поросята, спасаясь от рук победителей.

Нашел свой район - въехал на широкий зеленый двор, обсаженный тополями. Навстречу вышли Таня, Варя, офицеры. Осторожно сняли князя, положили на солому под деревом. Заплакали Таня, Варя и офицеры один за другим.

Ушли в хату, поставили часового.

Хата казачья. У печи готовит старая казачка, ей помогает молодая. Лицо обеих заплаканы. Старая сдерживается, у молодой прорываются рыдания, и она порывисто утирает лицо концом фартука. Трехлетний мальчик, крепко обхватив ее ногу, прижался и испуганно смотрит на нас.

"О чем плачешь, хозяйка?" - Обе молчат, только молодая громко всхлипнула.

"Расскажи, может, чем поможем…"

Молодая бросила работу, уткнулась в фартук, зарыдала. Старая со слезами начала рассказывать: "Сына маво, мужа ее вот, наблизовали, а теперь вот из станицы ушли, кто знает куды… может, и убили…"

"Да кто его мобилизовал-то?"

"Кто, хиба ж мы знаем кто? Большевики, что ли, так их называют…"

"Да зачем же он, казак, а пошел? ведь не все же пошли?"

"Как не итти-то? На двор пришли за ним. Говорят, расстреляем… ну и взяли, а теперь вот…"

Обе женщины плакали.

Вечером ушли в заставу. Ночь холодная, ветер сильный и злой, небо темное, ни зги не видно…

Расставили в степи караулы. Ветер пронизывает насквозь. Нашли маленький окопчик. Две смены залезли туда, а часовой и подчасок ходят взад и вперед в темноте большой дороги. Ветер гудит по проволоке и на штыках…

Новая смена. Старая спряталась в окопчике. Четыре человека скорчились, плотно прижавшись. Тепло. Тихий разговор. "Слыхали? Корнилов приказал старым казакам на площади молодых пороть?" - "Ну? за что?" - "За то, что с большевиками вместе против нас сражались".-"И пороли?"-"Говорят, пороли".

Наутро мы уходим на станцию Выселки.

Укладываем на подводу тело князя, а в дверях хаты, жалко согнувшись, плачет старая хозяйка. "Что ты, бабушка?"

"Как что,- наш-то, может, тоже так где лежит",- всхлипывает старуха…

Вся армия идет на Журавскую. Мы - на Выселки. Они заняты большевиками, и Корниловскому полку приказано: выбить.

Идем быстрым маршем. Все знают, что будет бой. Разговаривают мало, больше думают.

Спустились в котловину, поднялись к гребню и осторожно остановились. Командир полка собрал батальонных и ротных, отдает приказания…

Громыхая, проехали на позицию орудия. Развели по батальонам, а командир полка с штабом остался у холмика.

Мы вышли в открытое поле. Видна станция Выселки, дома, трубы. Идем колонной. Высоко перед нами звонко рвется белое облачко шрапнели. "Заметили, началось",- думает каждый.

"В цепь!" - раздается команда. Ухнули наши орудия. С хрипом, шуршаньем уходят снаряды. Вдали поднялась воронкой земля. Звук. Разрывы удачны. "Смотрите, господа, там цепи, вон движутся!"

Идем широко разомкнувшись-полк весь в цепи. Визжат шрапнели, воют гранаты. Мы близимся…

Вот с мягким пеньем долетают пули. Чаще, чаще…

Залегли, открыли огонь…

"Варя! Таня! Идите сюда! Где вы легли? Ну, зачем вы пошли - говорили же вам!" - слышу я сзади себя.

Во второй цепи лежат Варя и Таня в солдатских шинелях, с медицинскими сумками…

"Цепь вперед!" Поднялись. Наша артиллерия гудит, бьет прямо по виднеющимся цепям противника.

"Смотрите! смотрите! отступают!" - несется по цепи.

Видно, как маленькие фигурки бегут к станции.

Их артиллерия смолкла. Наша усиленно заревела.

"По отступающему - двенадцать!" Все затрещало. Заварилась стрельба. Чаще, чаще… Слов команды не слышно…

С правого фланга, из лощины вылетела лавой кавалерия, карьером понеслась за отступающими, блестят на солнце машущие шашки…

Мы идем быстро. Мы недалеко от станции. Впереди, перебежав полотно, бегут уже без винтовок маленькие фигурки. Пулеметчик прилег к пулемету, как застыл. Пулемет захлопал,рвется вперед. Маленькие фигурки падают, бегут, ползут, остаются на месте…

Мы на полотне. Кругом бестолково трещат выстрелы. Впереди взяли пленных. Подпор. К-ой стоит с винтовкой наперевес - перед ним молодой мальчишка кричит: "пожалейте! помилуйте!"

"А… твою мать! Куда тебе - в живот, в грудь! говори…" - бешено-зверски кричит К-ой.