Прошедшее время несовершенного вида… и не только - Гриша Брускин

Снимая документальные фильмы про советскую жизнь, Эрик постоянно приезжал в Москву и каждый раз увозил небольшую картину в багаже.

В этот злосчастный вечер, находясь как раз в городе, Пешлер пришел ко мне забрать очередную картину.

Надежно упаковав произведение, я выглянул во двор и встретился глазами со странной личностью, прохаживающейся под окнами. Через полчасика, мы с Эриком снова взглянули вниз: личность была на месте.

Пришлось ждать.

Тяжелая алкоголичка

У нас были планы пойти из мастерской к приятелю Эрика, композитору Катаеву, жившему неподалеку.

Моя жена Алеся собиралась к нам присоединиться, имея адрес, где главным ориентиром был винный магазин. Позвонив несколько раз Катаевым и узнав, что мы с Эриком не пришли, она стала беспокоиться. В конце концов, не выдержав, отправилась в мастерскую, где не было телефона.

Как раз в это время топтун под покровом ночи прикинулся невидимкой. Мы со сверт-ком в руках, поглядывая по сторонам, отправились наконец в гости, разминувшись с моей женой.

В два часа ночи, не найдя никого в мастерской, впопыхах, в распахнутой дубленке Алеся бросилась разыскивать дом Катаевых. Случайно столкнувшись на улице нос к носу с нашим приятелем и, будучи в панике, она закричала, забыв поздороваться:

– Где здесь винный магазин? – произведя на него впечатление тяжелой алкоголички.

С акцентом пленного немца

Через пару дней Пешлер улетал в Швейцарию.

Имея статус VIP, он никогда не предъявлял багаж к досмотру.

На сей раз таможенник потребовал показать содержимое чемодана. Обнаружив картину, он строго попросил объяснений, пригрозив вызвать экспертов-специалистов.

На ломаном русском, с акцентом «пленного немца» Эрик стал шуметь, что картину купил на толкучке в Измайлово за три рубля и везет ее детям, показать, как счастливо живут пионеры в СССР. Обилие объяснений и жестикуляции «достали» недоверчивого стража, который в конце концов, махнув рукой, сказал:

– Проходите.

Призрак

Несколько лет спустя в Нью-Йорке я посетил Советскую миссию при ООН на 67-й улице.

Русское консульство находилось тогда в Вашингтоне, и нотариально заверить нужный мне советский документ можно было только в этом мрачноватом заведении.

Выйдя, я направился домой, погруженный в свои мысли.

По дороге как из-под земли возник призрак: спортивно одетый человек с теннисной ракеткой в руках.

Широко улыбаясь, «спортсмен» спросил, как пройти на Центральную железнодорожную станцию, откуда, по-видимому, собирался отправиться играть в теннис.

Я объяснил.

– Откуда у вас такой очаровательный акцент? – поинтересовался незнакомец.

Я ответил.

Не унимаясь и с нехарактерной в таких случаях для американцев настойчивостью, «теннисист» приступил ко мне с расспросами:

– Не правда ли, хорошая погода? Откуда и куда направляетесь?

Поняв, наконец, с кем имею дело, я послал человека куда подальше.

Призрак волшебно испарился.

В свободной стране

Продолжая свой путь и решив добраться домой на такси, я стал «голосовать».

Подошли трое полицейских и попросили предъявить документы. Находясь в свободной стране, я свободно спросил, по какому праву.

Изумившись, я услышал до боли знакомую историю: напротив, мол, обокрали прилавок, грабитель, как две капли воды, смахивает на меня, а мою и его куртку – не отличить.

Советская миссия при ООН, видимо, была «под колпаком», и ФБР, собирая информацию о посетителях «плохого» дома, пользовалось идентичной КГБ методикой.

Иди сюда, я тебя метровым сделаю

Леха сел в 17 лет. Не участвуя сам в грабеже, он организовал дело.

Когда вышел на волю, Алесины родители приняли участие в его судьбе.

Леха замечательно пел под гитару лагерные песни. Поступил в Литературный институт.

Колоритная личность производила сильное впечатление на окружающих.

Будучи благодарен Алесиным родителям, говорил:

– Вы ж меня лысым взяли. Если кто обидит, приду и дверь задом выбью.

Если ему кто-нибудь не нравился:

– Ты двухметровый? Ну, иди сюда, я тебя метровым сделаю.

Интимные отношения обозначал кратко: «перетягивать матрас».

Однажды, придя с избранницей, сказал:

– Мы с Еленой Николавной идем друг к другу как встречный план. Пока папки нет, можно мы с ней у него в кабинете упадем? – уточнив с уважением, что она – кандидат наук.

Отпросился на горшок

У меня была ученица по имени Света.

Один раз Света пришла заплаканная и в отчаянии рассказала, что муж, занявшись нелегальным бизнесом, влип в историю. Ему угрожают жизнью семьи. В милицию идти нельзя.

Мы вспомнили о Лехе.

Он пришел в тот же вечер.

На вопрос Алеси, куда пропал, поведал:

– Тут ко мне пришли. Я отпросился на горшок и съел записную книжку. А может, они захотят и к тебе прийти: здесь у тебя Набоков, а тут – Солженицын, а ты лежишь, играешь на гитаре и куришь анашу.

Пусть думают, что они – Мересьевы

Света с непутевым мужем Лехе не понравились.

Тем не менее, узнав, от кого исходят угрозы, предложил найти злодеев.

– И что? – спросили мы.

– Скажу: не троньте Борю, а то я огорчусь, – ответил Леха. – Или привезу и велю ползти по полу. Пусть думают, что они – Мересьевы. Или отправлю в Шушенское учить устав КПСС.

В конце был упомянут Коля Каблук, который уладит дело.

Больше бизнесмена никто не трогал.

Динозавр

Я прилетел из Нью-Йорка в Москву и позвонил Лехе.

Мы встретились.

На прощание, протянув мешок с хохломой в подарок, он сказал:

– Гриша, динозавры вымерли, но я остался. Если что надо будет – позвони.

«Телега»

В 1983 году Союз художников Литвы пригласил меня совместно с художницей С. Богатырь сделать выставку в Вильнюсе.

Прогрессивный председатель СХ Тальберг дал разрешение. Вернисаж состоялся в конце июля.

В Книге отзывов появились противоречивые записи зрителей: от восторгов («Спасибо художнику – я могу теперь идти по жизни с гордо поднятой головой». Шапиро) до откровенных угроз («Г-н Брускин, снимите свои работы и скорее уезжайте к себе домой, пока вас не арестовали». Литовка).

Спустя неделю зав. идеологическим отделом ЦК компартии Литвы тов. Шепетис посетил выставку и, возмутившись увиденным, распорядился ее закрыть. Одновременно он направил в МК партии «телегу».

Горком, пожурив правление Московского отделения СХ за идеологический просчет, предписал «принять меры».

Руководство Союза художников вызвало меня на товарищеский суд, потребовав, по наводке литовского идеолога, представить улики – картину «В красном пространстве» и Книгу отзывов.

Перекроив предварительно Книгу отзывов и вырвав страницы с угрозами и обвинениями, а также вписав «хорошие» отклики,