Степан Бардин - И штатские надели шинели

Но тут делать нам было нечего: кругом все открыто, а их много. И мы пошли дальше, в сторону Кингисеппа, к шоссе, ведущему в Ивановское. Шли лесом, но держались дороги, чтобы не заблудиться. К тому же дорога - кладезь для разведчика.

Километрах в пяти от Ивановского мы залегли в ложбинке и замаскировались. Скоро усилилось и передвижение противника. Долго со скрипом по шоссе ползли тягачи, таща за собой тяжелые орудия. Потом заревели своими мощными моторами танки. А во второй половине дня промчалась мотопехота. Мы все подсчитали, запомнили. Потом на некоторое время водворилась тишина. Пора было и подкрепиться. Однако слух уловил шум приближавшейся легковой машины.

- Может, рискнем? - спросил рядовой Седов, парень смелый и сильный.

Времени на раздумывание не оставалось.

- Давайте, - ответил я.

Седов вскинул винтовку. Раздался выстрел - и "оппель", резко свернув в кювет, с грохотом налетел на ствол толстой сосны и разбился вдребезги. Мы подбежали к машине. Увы, никто из ехавших в ней не уцелел. Их было трое полковник, капитан и шофер. Забрав у них документы, планшетки с картами и другими бумагами, мы скрылись в лесу, стремясь уйти как можно дальше. Нашли речушку, разулись и немного прошли по воде босыми, чтобы замести следы. Бумаги рассмотрели лишь вечером.

Исходили мы много и узнали немало. 122-я немецкая дивизия снимается. Видимо, наши здорово потрепали ее. Но на смену ей прибыла не одна, а целых три дивизии.

Возвращаться было труднее, чем идти туда. Все побережье Луги занято свежими частями противника. О том, чтобы захватить "языка", в таких условиях и думать было нечего. Уже неподалеку, чуть ли не у самой реки, нас заметили и обстреляли. Я с Алексеевым и Седовым проскочили. А Хапаев погиб. Жаль, не удалось вынести... Немцы были совсем рядом..."

Рейды в тыл к гитлеровцам - с целью разведки и диверсий - совершали группы из других подразделений нашей дивизии. Одной из таких групп во главе со старшим лейтенантом Петровым удалось атаковать с тыла вражескую роту во время марша. Противник потерял тогда около полусотни убитыми и ранеными.

"Язык" был все-таки добыт, - к сожалению, не нашим батальоном. Его взял военфельдшер Градусов, возглавивший группу разведчиков другого полка. Пленным оказался рядовой Вернер Кох, давший ценные показания. Это произошло за несколько дней до возобновления наступления фашистов на Ленинград.

9

В конце июля и в начале августа 1941 года гитлеровцы, стремясь деморализовать, сбить с толку ополченцев, предприняли ряд идеологических диверсий. В один из дней над Юрками, как это часто бывало, повис самолет противника, но на сей раз сбросил не бомбы - на нас обрушился с неба дождь листовок. Я поднял одну из них, быстро пробежал глазами и задохнулся от возмущения. Мало того, что эта состряпанная на геббельсовской пропагандистской кухне листовка призывала прекратить сопротивление, поскольку, мол, немецкие вооруженные силы намного превосходят вооруженные силы Советского Союза, под ней стояла искусно воспроизведенная подпись сына Сталина - артиллериста Якова Джугашвили. Ополченцы понимали, что эта листовка - гнусная, грязная и грубо сработанная фальшивка. Мы допускали, что сын Сталина мог попасть в плен, но не допускали и мысли, чтобы он мог поставить свою подпись под предательским призывом.

Что и говорить, листовка эта произвела тяжелое впечатление. Но из откровенных разговоров с бойцами и командирами я вынес твердое убеждение, что они восприняли и оценили ее именно как вражескую диверсионно-идеологическую атаку, цель которой - посеять в наших рядах сомнения, неверие, сломить силу духа защитников Ленинграда. В те дни дел у политработников, естественно, прибавилось. Мы побывали в каждом подразделении, как всегда, не скрывая от людей трудностей, еще и еще раз разъясняли сложившуюся обстановку, требовавшую от каждого из нас огромной выдержки, самообладания, мужества, готовности держаться до последнего, но не пропустить фашистов, отстоять город Ленина. Ополченцы хорошо понимали это: ведь они сплошь, до одного были добровольцами! И все же, как ни горько вспоминать об этом, единичные случаи нездоровых настроений, трусости были. Не знаю, то ли под воздействием листовки, то ли по другой причине, в те дни исчез из батальона некий Куперман. Нам не удалось установить, куда он скрылся: возможно, уехал в Ленинград, а может быть, переметнулся к врагу. Нездоровые настроения появились у Николаева, студента авиационного института. Он бросил свой комсомольский билет, заявив: "Все равно, кем умирать". В те же дни в одном из батальонов второго стрелкового полка самовольно оставил поле боя, уничтожил свой партбилет некий Лезник, Его, конечно, исключили из партии, а за трусость предали суду Военного трибунала.

Но, повторяю, это были редкие, единичные факты. В целом же морально-политическое состояние в батальоне было высоким, и дальнейшие события, та борьба, которую мы вели, стократ подтвердили это. Что же касается листовок, они уничтожались бойцами с брезгливостью. А минометчик Пьянков - тогда он еще был жив - попросил у меня разрешения вернуть ее фашистам с таким же письмом, какое в свое время запорожские казаки сочинили и послали турецкому султану. И, разумеется, я разрешил ему сделать это.

...Какой бы сложной ни была обстановка на фронте, время для разговоров по душам находилось. Больше всего людей волновало: выстоим ли? Этот "вопрос вопросов" многократно обсуждали и мы с Лупенковым. Вот и в этот раз, сидя на скошенной, пахнущей полевыми цветами траве, Михаил Григорьевич спросил:

- Как думаешь, боевой, выстоим?

Наедине он почему-то называл меня "боевым". Видимо, так было принято называть замполитов в военно-медицинском училище, где он работал до войны.

- Мы? - уточнил я. - Мы же ленинградцы! А ленинградцы - как бы это сказать? - люди особого склада, особой закалки... В нашем городе родилась Советская власть, - размышлял я вслух. - Отсюда начала свое шествие социалистическая революция. Да разве можно сдать такой город?! Нет. Этому не бывать. Ленинград мы не сдадим!.. Армия Гитлера будет разбита на берегах Невы, как были разбиты в свое время псы-рыцари дружинами Александра Невского на льду Чудского озера.

- Все это так. Но чтобы разбить гитлеровскую армию, надо иметь огромные силы, иметь танки, самолеты, а их у нас...

- Будут и танки, - перебил я Лупенкова, - и самолеты, и свежие силы! Мобилизация резервов, видимо, не закончена. Полностью еще не перестроилась на военный лад и промышленность. Для этого время нужно. Время!.. К тому же и у фашистов есть предел. Думаю, они скоро, во всяком случае, к зиме или зимой, выдохнутся.

- Возможно... Но пока что они занимают наши города и деревни, вот уж почти вплотную подошли к Ленинграду... - И, помолчав, спросил меня в упор: Как думаешь, долго продержимся в Юрках?