Сергей Крамаренко - Против «мессеров» и «сейбров»

Немецкие летчики первые два года войны широко применяли метод «свободной охоты» и добивались неплохих результатов. Обычно они атаковывали наши бомбардировщики или штурмовики, сбивали один или два самолета и уходили пикированием. Если же им попадались цели без прикрытия, то наши потери были значительно больше.

Ясно, что мы, прибыв в 19-й иап, никак не соответствовали званию «охотников». Право на это звание нам предстояло завоевать в тяжелых боях.

Прибыв в полк, я был определен в 1-ю эскадрилью, которой командовал капитан Корень. Командиром звена был старший лейтенант Микиренков, а моим ведущим стал лейтенант Алексей Симонов. Командиром полка временно был назначен майор Пустовойт.

В полк прибывали летчики, и, пробыв недели две на станции Сейма, полк перебазировался на аэродром Чкаловская, где и начались полеты. Получив обязательный контрольный полет, мы начали летать сначала по кругу, затем в зону – то есть выполнять полеты для отработки техники пилотирования. В это время в полк прибыл новый командир – это был подполковник Лев Львович Шестаков. В авиации я видел много прекрасных летчиков и грамотных командиров, но по-настоящему талантливых, прирожденных летчиков и командиров мне встречалось не так уж много. Лев Львович как командир был именно талантлив. Пройдя боевую школу в Испании, участвуя и побеждая в тяжелых боях под Одессой, он обобщил накопленный боевой опыт и резко изменил всю методику нашего обучения.

Нас стали учить боевому маневрированию в составе пары и звена. Отрабатывались развороты влево, вправо на 90° и разворот на 180° «все вдруг». Ранее истребители совершали разворот по ведущему, держа обычно тот же крен, что и ведущий. Основное внимание при этом уделялось сохранению боевого порядка, и из-за этого группа становилась уязвимой для внезапных атак истребителей. Новый способ боевого маневрирования был гораздо сложнее, но обеспечивал более быстрый разворот и взаимное наблюдение. При этом способе при развороте «на ведущего» его начинал ведомый. Находясь справа, он с большим креном разворачивался на 90°, затем выводил и наблюдал за выполнением разворота ведущим, после чего подстраивался к нему уже с другой стороны. Звено делало такой разворот поочередно и после разворота оказывалось в другом пеленге.

Разворот на 180° выполнялся сразу всеми самолетами. После разворота пеленг также менялся. Разворот этот был довольно сложен, и при развороте наблюдение за «хвостом» осуществлялось не полностью. Поэтому хоть такой разворот и смотрелся красиво, но в поиске он применялся редко.

В основу ведения группового воздушного боя была поставлена борьба за преимущество в высоте. Для этого группа самолетов должна была располагаться на разных высотах. Нижние группы вели бой с противником, а верхние не давали самолетам противника находиться выше наших самолетов. При удобном случае верхние эшелоны вступали в бой и внезапными ударами уничтожали или повреждали самолеты противника и часто вынуждали противника к выходу из боя.

Как ни странно, эта тактика базировалась на прежнем опыте Шестакова, когда он на более тихоходных, но зато очень маневренных истребителях И-16 сражался со скоростными немецкими истребителями Ме-109. Но наш 19-й иап формировался как полк «охотников», а для этого нужна была совсем другая тактика. Здесь нужна была не эшелонированная по высоте большая группа самолетов, а действующая в районе вражеских аэродромов пара истребителей, летящая на большой, почти максимальной скорости и маскирующаяся облачностью, местностью и солнцем. Кроме «охотников», естественно, действовать должны были и обычные группы истребителей – особенно для прикрытия районов главного удара наземных войск, мест их сосредоточения, групп штурмовиков и бомбардировщиков. И Шестаков как раз и обучал летчиков искусству вести групповые воздушные бои. Весь свой накопленный за 2 года войны опыт он передавал нам, и мы жадно впитывали его. Это обучение очень помогло в последующих воздушных боях, когда группы самолетов нашего полка дрались с превосходящими силами противника. И большинство встреч с немцами заканчивалось их полным разгромом!

Одной из главных заслуг Шестакова я считаю именно то, что он разработал принципы обучения летчиков-истребителей групповым боям. Сейчас можно сказать, что Шестаков был инициатором освоения тактики групповых воздушных боев и предварительного боевого маневрирования для обеспечения лучших условий начала боя.

Уже впоследствии, проведя множество воздушных боев, и уже после гибели Шестакова главное внимание мы стали уделять групповой слетанности пары в боевом порядке. В этом случае ведомый занимал положение в 150—200 м позади ведущего и должен был удержаться там при всех его маневрах: разворотах, пикированиях, боевых разворотах. Только после таких тренировок пара летчиков считалась подготовленной и допускалась к воздушному бою. Ничего подобного раньше не было: летчиков в лучшем случае учили одиночному воздушному бою.

Между днями полетов мы усердно изучали тактику, аэродинамику, воздушную стрельбу и другие не менее полезные науки. Вечерами ходили в кино, иногда бывали и концерты. Впрочем, и здесь Лев Львович внес нечто новое в наше времяпровождение. Чуть ли не из Большого театра он пригласил заниматься с нами не то балерину, не то балетмейстера. «Добровольно-принудительные», как мы шутили, занятия проводились по вечерам два или три раза в неделю плюс обязательно в воскресенье. В программе были русская, гопак, молдаванеска и ряд других плясок. Впрочем, некоторые наши асы так и не заставили себя учиться – плясала больше молодежь, но эти занятия внесли заметное оживление в наш быт, давали острякам повод для многих шуток. Позже, на фронте, мы очень тепло вспоминали это культурное начинание.

К этому времени относится и присвоение мне прозвища, впоследствии чуть ли не полностью заменившего мне фамилию. В Доме офицеров аэродрома Чкаловская давали концерт украинские артисты, среди которых был удивительно худой артист по фамилии Байда. Я помню, что он складывался пополам, пролезая в довольно узкое кольцо. На другой день от меня потребовали повторения этих номеров, и хотя ребята не добились от меня успеха, но с тех пор все обращались ко мне как к «Байде». Так меня стал называть весь полк, и это прозвище полностью заменило мне фамилию. Правда, сначала я обижался, но потом привык и стал отзываться. Дело дошло до того, что новый адъютант нашей эскадрильи вписал меня в список эскадрильи как Байду, чем поверг наш штаб в полное изумление. Потом он полчаса разыскивал летчика Крамаренко, а когда ему показали на меня, то удивился: «Мне нужен Байда, а не Крамаренко!». К концу войны, уже летая в паре с Кумничкиным, я решил сменить свой позывной на «Комар», что, как мне казалось, более созвучно моей фамилии. В воздухе я его несколько раз окликнул: