Земля обетованная - Обама Барак

"Никаких модных рубашек", — проинструктировал он, прежде чем мы ушли.

"У меня нет модных рубашек", — сказал я.

"Хорошо. Только поло и хаки".

"Понятно".

Несмотря на опасения Дэна, что я буду чувствовать себя не в своей тарелке, во время наших путешествий меня больше всего поразило то, насколько знакомым казалось все вокруг — будь то ярмарка округа, профсоюзный зал или крыльцо на чьей-то ферме. В том, как люди описывали свои семьи или работу. В их скромности и гостеприимстве. В их энтузиазме по поводу школьного баскетбола. В еде, которую они подавали, — жареной курице, печеных бобах и формочках для желе. В них я услышал отголоски моих бабушки и дедушки, моей мамы, мамы и папы Мишель. Те же ценности. Те же надежды и мечты.

После рождения детей эти экскурсии стали более нерегулярными. Но простой, повторяющийся вывод, который они сделали, остался со мной. До тех пор, пока жители моего чикагского района и районов на севере штата остаются чужими друг другу, я понимал, что наша политика никогда по-настоящему не изменится. Политикам всегда будет слишком легко подпитывать стереотипы, которые ставят черных против белых, иммигрантов против коренных жителей, сельские интересы против городских.

Если бы, с другой стороны, кампания могла каким-то образом бросить вызов господствующим в Америке политическим представлениям о том, насколько мы разобщены, тогда, возможно, стало бы возможным построить новый договор между гражданами страны. Инсайдеры больше не смогли бы играть одну группу против другой. Законодатели могли бы освободиться от необходимости так узко определять интересы своих избирателей и свои собственные. СМИ могли бы обратить внимание и рассматривать вопросы не в зависимости от того, какая сторона выиграла или проиграла, а в зависимости от того, были ли достигнуты наши общие цели.

В конце концов, разве не этого я добивался — политики, которая соединила бы расовые, этнические и религиозные разногласия Америки, а также множество нитей моей собственной жизни? Возможно, я был нереалистичен; возможно, такие разногласия были слишком глубоко укоренившимися. Но как бы я ни старался убедить себя в обратном, я не мог избавиться от ощущения, что еще слишком рано отказываться от своих глубочайших убеждений. Как бы я ни пытался убедить себя, что с политической жизнью покончено или почти покончено, в глубине души я понимал, что еще не готов к этому.

Когда я задумался о будущем, стало ясно одно: политика наведения мостов, которую я себе представлял, не подходит для гонки в Конгрессе. Проблема была структурной, вопрос в том, как были проведены линии округов: В округе с преобладанием чернокожего населения, как тот, в котором я жил, в общине, которая долгое время страдала от дискриминации и пренебрежения, тест для политиков чаще всего будет определяться в расовых терминах, как и во многих белых сельских округах, которые чувствовали себя обделенными. Насколько хорошо вы будете противостоять тем, кто не похож на нас, спрашивали избиратели, тем, кто воспользовался нами, кто смотрит на нас свысока?

С такой узкой политической базой можно добиться перемен; имея определенный стаж, можно добиться улучшения обслуживания своих избирателей, вернуть крупный проект или два в свой родной округ и, работая с союзниками, попытаться повлиять на национальные дебаты. Но этого будет недостаточно, чтобы снять политические ограничения, из-за которых так трудно обеспечить здравоохранение для тех, кто в нем больше всего нуждается, или лучшие школы для детей из бедных семей, или рабочие места там, где их нет; те же ограничения, под которыми Бобби Раш трудился каждый день.

Я понял, что для того, чтобы действительно встряхнуть ситуацию, мне нужно выступать перед как можно более широкой аудиторией. И лучший способ сделать это — баллотироваться на пост главы штата, как, например, в Сенат США.

Когда я сейчас вспоминаю о наглости и безрассудстве моего желания начать предвыборную гонку в Сенат США после оглушительного поражения, трудно не признать возможность того, что я просто отчаянно жаждал еще одной попытки, как алкоголик, оправдывающий последнюю рюмку. Но это было совсем не так. Вместо этого, когда я прокручивал эту идею в голове, я ощутил большую ясность — не столько в том, что я выиграю, сколько в том, что я могу выиграть, и что если я выиграю, то смогу оказать большое влияние. Я видел это, чувствовал это, как бегущий защитник, который видит отверстие на линии схватки и знает, что если он сможет достаточно быстро добраться до этого отверстия и прорваться через него, то между ним и конечной зоной не будет ничего, кроме открытого поля. Вместе с этой ясностью пришло параллельное осознание: Если я не справлюсь с этой задачей, значит, пора уходить из политики — и если я приложу к этому все усилия, то смогу сделать это без сожаления.

Тихо, в течение 2002 года, я начал проверять это предположение. Глядя на политический ландшафт Иллинойса, я увидел, что идея о том, что малоизвестный чернокожий законодатель штата может попасть в Сенат США, не была совсем уж надуманной. Несколько афроамериканцев уже выигрывали выборы на уровне штата, включая бывшего сенатора США Кэрол Мозли Браун, талантливого, но неуравновешенного политика, чья победа всколыхнула страну до того, как ее погубила серия самоповреждений, связанных с финансовой этикой. Между тем, республиканец, победивший ее, Питер Фицджеральд, был богатым банкиром, чьи резко консервативные взгляды сделали его относительно непопулярным в нашем все более демократическом штате.

Я начал с разговора с трио моих приятелей по покеру в сенате штата — демократами Терри Линком, Денни Джейкобсом и Ларри Уолшем, чтобы узнать, считают ли они, что я смогу конкурировать в анклавах белого рабочего класса и сельской местности, которые они представляли. Судя по тому, что они увидели во время моих визитов, они решили, что я смогу, и все согласились поддержать меня, если я буду баллотироваться. Так же поступили и ряд белых прогрессивных выборных должностных лиц вдоль берега озера в Чикаго, а также несколько независимых латиноамериканских законодателей. Я спросил Джесси-младшего, есть ли у него интерес баллотироваться, и он ответил отрицательно, добавив, что готов оказать мне поддержку. Конгрессмен Дэнни Дэвис, добродушный третий чернокожий конгрессмен в делегации Иллинойса, тоже подписался. (Я вряд ли могу обвинить Бобби Раша в меньшем энтузиазме).

Самым важным был Эмиль Джонс, который теперь мог стать председателем сената штата и, следовательно, одним из трех самых влиятельных политиков в Иллинойсе. На встрече в его офисе я отметил, что ни один из действующих сенаторов США не является афроамериканцем и что политика, за которую мы вместе боролись в Спрингфилде, действительно нуждается в чемпионе в Вашингтоне. Я добавил, что если он поможет избрать в Сенат США кого-то из своих, то это, несомненно, вызовет недовольство некоторых белых республиканцев старой гвардии в Спрингфилде, которые, по его мнению, всегда продавали его, что, как мне кажется, ему особенно понравилось.

С Дэвидом Аксельродом я пошел другим путем. Медиа-консультант, который ранее был журналистом и среди клиентов которого были Гарольд Вашингтон, бывший сенатор США Пол Саймон и мэр Ричард М. Дейли, Аксельрод приобрел национальную репутацию умного, жесткого и искусного рекламщика. Я восхищался его работой и знал, что его участие в кампании придаст моей зарождающейся кампании авторитет не только в штате, но и среди национальных доноров и экспертов.

Я также знал, что его будет трудно продать. Он сказал мне: "Это слишком", — сказал он в тот день, когда мы встретились за обедом в бистро River North. Экс был одним из многих, кто предостерегал меня от участия в проекте Бобби Раша. Между сытными укусами своего сэндвича он говорил мне, что я не могу позволить себе второй проигрыш. И он сомневался, что кандидат, чье имя рифмуется с "Усама", сможет набрать голоса жителей штата. Кроме того, к нему уже обратились по крайней мере два других вероятных кандидата в Сенат — государственный контролер штата Дэн Хайнс и мультимиллионер, управляющий хедж-фондом Блэр Халл — оба они, похоже, имели гораздо больше шансов на победу, поэтому привлечение меня в качестве клиента, скорее всего, обойдется его фирме в кругленькую сумму.