Слезы пустыни - Башир Халима

— Никогда не доверяй арао, — предупредил он меня. — Они улыбаются, но за этой улыбкой прячут другое лицо.

Какое ужасное пророчество заключалось в этих словах!

5

Время обрезания

Вскоре после налета арао на наших коз удача едва не покинула меня. Мо, Омер и я играли на базаре в пятнашки. Какой-то старик остановился рядом со мной, и я решила, что он собирается отчитать нас за шум. Вместо этого он наклонился и осмотрел мое лицо.

— Тебе что-то попало в глаз, малышка. Травинка, наверно…

Он молниеносно выбросил руку и схватил мою белую ресничку. Когда он дернул за нее, я почувствовала жгучую боль в глазнице, и перед глазами все расплылось от слез. Омер бросился на старика и принялся колотить его по ногам. Я вырвалась из его хватки и помчалась домой к родителям. Но вся половина лица страшно болела, и я чувствовала, как мышцы вокруг глаза сжимают судороги.

Когда я добралась до дома, левый глаз уже полностью заплыл, и у отца чуть не случился сердечный приступ. Он велел матери наложить на глаз повязку, после чего мы втроем отправились в больницу. Мне было так больно, что я могла думать только о том, как эта крошечная белая ресница способна причинить такие страдания. Это была всего лишь волосинка, в конце концов.

Как только мы добрались до больницы, отец потащил меня к окулисту в белом халате. Тот раздвинул мои вздутые бесформенные веки, посветил в глаз и объявил, что мне необходима операция. Единственный выход — удалить ресницу. Но отец отказался. Вместо этого мы поехали через весь город к китайскому врачу. Отец надеялся, что тот поможет сохранить мою белую ресницу и удачу нашей семьи.

Разумеется, я никогда не видела никого даже отдаленно похожего на доктора Хинга, китайского доктора. Это был маленький, иссохший человек с желтоватой кожей, клочковатыми волосами и странными раскосыми глазами. Он провел меня в смотровую и внимательно выслушал рассказ отца о случившемся. Время от времени он поглядывал на меня своими яркими глазами-бусинками.

Когда отец закончил, врач спросил, можно ли ему взглянуть на мой глаз. Я сказала, что можно, но попросила быть осторожнее, потому что мне очень больно. Доктор Хинг кивнул, улыбнулся и сказал, что никакой боли он мне не причинит. Как ни странно, я чувствовала себя с ним довольно легко. Доктор осторожно раздвинул мои раздутые веки и заглянул внутрь. Он внимательно осмотрел глаз, затем выпрямился, и слабая улыбка сморщила его на удивление безмятежные черты.

— Ах, какая удача, — негромко объявил он. — Это очень-очень удача.

Я задумалась: он имеет в виду, что мне повезло, что мой глаз не так уж плох? В надежде, что так и есть, я позволила себе немного расслабиться. Я боялась, не ослепнет ли мой левый глаз, и тревожилась за судьбу белой ресницы.

— Что вы имеете в виду, доктор? — спросил отец.

— Ваша дочь — большая удача, — повторил доктор Хинг. — Белая ресница. В китайская культура белая ресница — большая удача. Очень, очень большая удача.

Доктор Хинг подошел к столу и принялся готовить какие-то порошки и снадобья. Потом попросил меня высунуть язык и стал его осматривать. Он изучал его в течение нескольких секунд, делая какие-то пометки в истории болезни, затем опять обратился к моему отцу.

— Белая ресница — очень особенная, — произнес он мягким голосом, показав нам бумажный пакет, наполненный коричневатым порошком.

— Толченые китайские травы. Развести одну часть порошка в десять частей чистой воды — от шока. Большой шок для организм, когда белая ресница тащат так грубо, — затем он указал на бумажный конверт с какими-то рассыпчатыми желтыми пилюлями. — А это — помочь иммунная система побороть инфекция. И это, — добавил он, указывая на пакетик с темно-зеленым порошком, — очень особенное китайское лекарство, чтобы укрепить глаз.

Он перевел взгляд с меня на моего отца.

— Белая ресница такая очень, очень большая удача, — повторил он, лучезарно улыбаясь нам.

— И это все? — спросил отец. — И не нужно ничего… резать? Операция не нужна?

— Операция? — с недоумением спросил доктор Хинг. — Операция? Для чего вредить белая ресница? Белая ресница — большая удача…

И доктор Хинг пустился в объяснения. У моей белой ресницы — свое собственное кровоснабжение. Этим и объясняется, отчего она продолжала расти быстрее, чем другие ресницы. Операция может причинить вред всему глазу. И в любом случае, зачем рисковать? Белая ресница означает удачу. С помощью его трав глаз исцелится сам по себе.

Доктор Хинг оказался прав. Когда я через неделю вернулась домой, от опухоли почти ничего не осталось. Китайские лекарства были отвратительны на вкус, но, похоже, действовали превосходно.

Однако отец все равно был очень зол на старика, который пытался выдернуть мою белую ресницу.

— Нам бы лучше определить Ратиби в школу, — заметил он матери. — Не то кто-нибудь по-настоящему выдернет ее ресницу — и прощай вся наша удача и ее мудрость!

С тех пор всякий раз, когда моя белая ресница становилась слишком длинной, отец усаживал меня, вынимал крошечные ножницы и аккуратно обрезал ее вровень с остальными. Таким образом он надеялся избежать того, что кто-нибудь еще попытается вырвать ее у меня из глазницы.

Мне было около восьми лет; отец всегда говорил, что, когда я подрасту, меня отправят в школу. В нашей деревне школы не было, и в целом до нынешнего дня мое образование сводилось к изучению Корана. Каждую пятницу утром мы должны были идти к имаму, чтобы зубрить на память стихи из Корана. Если мы не запоминали их достаточно быстро, имам колотил нас своей большой палкой. Поэтому когда наступала пятница, мы не колебались: провести утро с имамом или полазать по деревьям, устроить потасовку с друзьями и всяческую катавасию — последнее было вне конкуренции.

И вот теперь для меня настало время начать настоящее обучение в большой школе в Хашме — ближайшем к нашей деревне городе. Но до этого мне предстояло пройти через одну процедуру: обрезание. Все девочки в нашем племени были обрезаны, большинство — в возрасте десяти-одиннадцати лет. Бабуля твердила, что мне нельзя идти в школу, не пройдя обряда обрезания. Учитывая мой опыт шрамирования, я сильно встревожилась. Но я бывала на праздниках в честь обрезания других деревенских девочек — там царили веселье и смех и все казались такими счастливыми.

В ночь перед моим обрезанием был устроен праздник для женщин и девочек, на котором присутствовали мама, бабуля, Кадиджа и масса моих родственниц, а у меня было почетное место. В нашей традиции считается, что обрезание знаменует переход от отрочества к женственности, и поэтому со мной обращались почти как перед свадьбой. У меня были красивые новые одежда и обувь, все красное.

Бабуля и мама несколько часов кряду расписывали мне, как невесте, красной хной руки и ноги, нанося изящные узоры. Кожу мне натерли маслом, чтобы порошок хны при нанесении на нее принимал более интенсивный цвет. Подошвы моих ног были окрашены в насыщенный темно-красный. Лодыжки чуть ниже колен мне расписали причудливыми завитками и цветочными узорами, кончики пальцев покрыли пятнами ярко-оранжевого цвета. Замысловатые круги и спиральные узоры сбегали по рукам до локтей.

К концу подготовки все мои опасения по поводу предстоящего обрезания исчезли. Я чувствовала себя такой красивой, такой взрослой и такой особенной, что мне определенно хотелось пройти обряд. Ранним утром следующего дня прибыла тайри — женщина из нашей деревни, по традиции совершавшая обрезание. Она не получила никакого формального образования, но это никого не смущало. Меня отвели в хижину бабули, и я, вдруг занервничав, присела на краешек ее кровати.

Наблюдая, как тайри готовит свои инструменты — бритву, миски с водой и тряпки, я почувствовала приступ паники. Все это было совсем как тогда, когда мне пытались нанести шрамы! В тот раз я убежала. И сейчас задумалась, не сделать ли то же самое, но знала, что моя семья и подруги собрались снаружи и сбежать я не смогу. Побега мне не простят.