Наполеон: биография - Эндрю Робертс
Грандиозные хлебные бунты в Париже в январе – марте 1792 года усугубили политический кризис. В начале февраля стало известно о союзе Австрии и Пруссии, имевшем целью (необъявленной, но и не составлявшей тайны) свергнуть революционное правительство и восстановить монархию. Хотя к Первой антифранцузской коалиции не присоединилась Англия, она не скрывала своей враждебности. Когда в воздухе запахло войной, ситуация на Корсике радикально переменилась. 28 февраля Саличетти приказал закрыть старинные монастыри в Аяччо, Бастии, Бонифачо и Корте, а изъятые ценности отправить в Париж. Паоли и подавляющее большинство корсиканцев этому воспротивились, и в пасхальное воскресенье в Аяччо начались столкновения солдат национальной гвардии с обывателями-католиками. Рядом с Наполеоном застрелили одного из его заместителей. Во время продолжавшегося четверо суток противостояния горожан и национальной гвардии, сопровождавшегося стычками и сварами, Наполеон предпринял попытку – неудачную – захватить хорошо укрепленную городскую цитадель, охраняемую французскими регулярными войсками, и командир гарнизона полковник Майяр отправил в военное министерство рапорт, в котором фактически обвинил Наполеона в измене. Дороги, ведущие в Аяччо, были запружены крестьянами с пустыми мешками, предвкушавшими разграбление города.
Паоли встал на сторону Майяра и приказал Наполеону покинуть Аяччо и отправиться в Корте. Тот подчинился. К счастью Наполеона, в военном министерстве рапорт Майяра оказался похороненным под грудой срочных бумаг. 20 апреля Франция, предвосхищая события, объявила войну Австрии и Пруссии, а спустя восемь дней заняла Австрийские Нидерланды (совр. Бельгию), чтобы противостоять вторжению с северо-востока (австрийская и прусская армии уже стояли в Кобленце). После конфликта в Аяччо Наполеон не мог оставаться на Корсике, однако не мог и вернуться в Валанс, где считался дезертиром. Поразмыслив, Наполеон уехал в Париж.
Явившись на Вандомскую площадь, Наполеон нашел военное министерство в большом беспорядке: с мая по октябрь 1792 года сменилось шесть министров. Он понял, что никто не удосужился прочитать рапорт Майяра, что никого не заботило ни происходящее в захолустье вроде Аяччо, ни то, что отпуск Наполеона официально закончился в январе – еще до зачисления в корсиканскую национальную гвардию. В июле 1792 года Наполеона произвели (задним числом, зачтя ему год отсутствия) в капитаны, с полным окладом, но без нового назначения. На его дерзком прошении о производстве в чин подполковника армии (на том основании, что он носит этот же чин в национальной гвардии) в министерстве поставили резолюцию: «Оставить без ответа» («SR», то есть «sans réponse»){124}.
Увиденное в Париже разочаровало Наполеона. «Те, кто возглавляет революцию, – люди невеликие, – писал он Жозефу. – Каждого заботит только собственный интерес, каждый всевозможными преступлениями стремится добиться своего; люди интригуют столь же подло, как и всегда. Все это вытравляет честолюбие. Жаль тех, кто имеет несчастье играть роль в делах общества»{125}. Хотя роль честного воина, сторонящегося грязной политики, плохо сочеталась с похождениями революционера-склочника из Аяччо, он с успехом играл ее, и не без причины. К тому времени Наполеон окончательно сформировался как революционер: об этом говорит его одобрение свержения монархии и национализации собственности корсиканских монастырей. В политическом отношении он тяготел к радикалам-якобинцам, которые казались наиболее вероятными победителями. Революция приближалась к своему апогею, и, хотя сам Наполеон не участвовал в репрессиях, уже начавшихся в Париже, мы не имеем сведений, что он осуждал их.
20 июня 1792 года, когда толпа ворвалась в Тюильри, захватила Людовика XVI и Марию-Антуанетту и заставила короля появиться на балконе в красном фригийском колпаке, Наполеон находился в Париже. Бурьенн встретился с ним в трактире на улице Сент-Оноре, и, когда они увидели идущую к дворцу вооруженную толпу, Наполеон якобы предложил: «Пойдем за этой сволочью». Расположившись на террасе у реки, они с «удивлением и негодованием» (по-видимому, хорошо скрываемым) наблюдали историческую сцену{126}. Два дня спустя Наполеон писал Жозефу:
Семь или восемь тысяч человек с пиками, топорами, шпагами, ружьями, вертелами, кольями… отправились к королю. Парк Тюильри был закрыт, его охраняло пятнадцать тысяч национальных гвардейцев. Они выломали ворота, ворвались во дворец, навели пушку на апартаменты короля, выбили четыре двери и предложили королю две кокарды, белую [цвет Бурбонов] и трехцветную, и заставили его выбрать одну. Выбирай, сказали они, где царствовать – здесь или в Кобленце. Король себя хорошо показал. Он надел красный колпак, королева и принц поступили так же. Королю дали выпить. Народ оставался во дворце четыре часа… Все это противоречит конституции и создает опасные примеры. Очень трудно предвидеть, куда пойдет страна в этой бурной обстановке{127}.
Впоследствии Бурьенн рассказывал, что Наполеон воскликнул: «Черт возьми! Как можно было впустить эту сволочь? Смести бы из пушек человек четыреста или пятьсот из них, и остальные бежали бы со всех ног». Этот случай еще сильнее уронил монархию в глазах Наполеона. Он поддержал свержение короля, но не понимал, почему Людовик XVI позволил себя унизить. Королевской чете оставалось менее двух месяцев ненадежной свободы.
Десять дней спустя австрийские и прусские войска вторглись во Францию, и это породило обоснованное подозрение, что Людовик XVI и королева-австриячка симпатизируют интервентам и помогают врагам Франции, уже открыто объявившим о своем желании вернуть монарху трон. Презрение Наполеона к малодушным Бурбонам укрепилось 10 августа, когда вернувшаяся в Тюильри толпа арестовала короля и королеву и перебила швейцарских гвардейцев. Наполеон, покинув квартиру на улице Май, отправился к другу [брату Бурьенна] на площадь Карузель, чтобы оттуда наблюдать за развитием событий. По пути хорошо одетого молодого офицера окружила толпа, и Наполеона заставили крикнуть: «Да здравствует нация!» Десятилетия спустя он вспоминал: «Я, как можете представить, с готовностью повиновался»{128}. Жилище друга наполняли вещи из домов аристократов, бегущих из Франции и вынужденных за бесценок продавать свое имущество. «Что за олухи!» («Сhe coglione!») – воскликнул Наполеон по-итальянски, увидев из верхнего окна, что швейцарские гвардейцы не стали стрелять по толпе (это стоило им жизни){129}. Когда семь лет спустя Наполеон поселился в Тюильри, он повелел заштукатурить следы, оставленные в тот день пулями.
Наполеон находился в Париже в начале сентября, когда в городских тюрьмах было хладнокровно убито более 1200 человек, в том числе 115 священников. 3 сентября прусская армия герцога Брауншвейгского заняла Верден. За этим последовало четырехдневное избиение «подозрительных». Позднее Наполеон попытался оправдать убийц: «Сентябрьские расправы могут произвести сильное впечатление на солдат вторгшейся армии. Они разом увидели, что против них поднялось все население»{130}. Наполеон утверждал, что убийцы «почти все были солдатами… решившими не оставлять врага у себя за спиной». О лидерах якобинцев он выразился так: «Что бы о них ни говорили, они не ничтожны. Немногие оставили в мире след, как они»{131}. Наполеон, уже возглавив Францию, не отрицал собственного якобинского прошлого: «В свое время всякий сильный духом был обязан им [якобинцем] быть» – и назначил двум родственницам Робеспьера ежегодные пенсии (соответственно в 7200 и 1800 франков){132}. Наполеон оценил положение и, как и его отец, встал на сторону потенциальных победителей.
21 сентября 1792 года Франция была официально провозглашена республикой и Конвент объявил, что Людовика XVI будут судить за пособничество врагу и преступления против французского народа. Днем ранее революцию спасли генералы Франсуа-Кристоф Келлерман и Шарль-Франсуа Дюмурье, разбившие герцога Брауншвейгского
